Люди с чистой совестью
Шрифт:
С этими словами он дернул Валеру за полу пиджака, и тот бросил на стол Рукаву очередную пластиковую папочку.
— У… — как-то разом соскучился Рукав и некоторое время молчал.
— Регион…
Валера с тестем тоже затихли, как, наверное, затихают, обнюхиваясь, лайки, обнаружившие медвежью берлогу.
— Э… Брянск! — вдруг весело сказал Рукав.
— Отлично! — Владимир Иванович энергично потряс его руку. — Чего, значит, определились? — счастливо взглянул на Валеру. — Теперь по деньгам и разойдемся. Не жмись уж, Алексей Степанович….
Валера с легкостью присущей пьяным сновидениям принял от обрадованного Рукава пять толстенных пачек пятитысячных купюр.
Брянск и всю брянскую область держал в паническом ужасе некий губернатор, по иронии судьбы однофамилец Юлии Савичевой. Там постоянно убивали неугодных людей, заводили уголовные дела, сажали в психушки, короче, натурально беспредельничали.
Какой, в жопу съезд? — с тоской подумал Валера.
— Ну, вот и хорошо, — Владимир Иванович, совершенно не стесняясь китайцев, вытащил из ближайшей к нему денежной пачки сто купюр и обнял Рукава.
— Ну… Нда… — сказал Рукав, производя ответное, благожелательное объятие.
Когда вышли в коридор, тесть повернулся к Валере и бегло произнес:
— Естественно, без Дарьи. Это все дело такое. Нервное. Зачем тебе?
— Да, конечно! — заверил Валера.
Рыбенко находился в состоянии запоя, поэтому известие о необходимости отправиться вместе с Валерой в Брянск его не удивило.
Только Даша тоскливо спросила:
— А вам в одну сумку вещи складывать?
— Да, по хую, — ответил Рыбенко, опрокидывая рюмку.
Она зачем-то поехала с ними в шесть утра на вокзал. В выражении ее лица, как отметил Валера, появилось что-то новое и крайне печальное. Все то время, что они ехали в такси, курили на перроне, стояли в очереди к палатке за водой ему хотелось спросить у нее об этом. Но мешал Рыбенко. Царила суета. Бегали бабы с тележками, к которым канцелярским скотчем были приторочены баулы; менты били в углу платформы пьяных, орущих на непонятном языке цыган.
— Прощай, ничего не обещай! — запел Рыбенко, когда объявили посадку и все двинулись к угрюмому проводнику, оберегавшему от безбилетников вход в вагон.
Он уже успел освежиться пивком.
— Да хватит! Было уже! Достал! — крикнула вдруг Даша.
— А чтоб понять мою печаль, в пустое небо по-о-смо-о-три-и!!! — Рыбенко, не обращая внимания на крик, сгреб Дашу и, как тогда, под Лили Марлен по комнате, закружил по перрону.
Она к нему с какой-то инстинктивной, бабьей страстью прижалась.
Рыбенко что-то дикое орал и подмигивал проводнику.
— Федя, — Даша заглядывала ему в глаза, надеясь, что он посмотрит на нее в ответ, — Федечка, я тебя очень люблю.
Рыбенко не желал отвечать в том духе, что он, возможно, тоже Дашу любит и тоже не хочет с ней расставаться. Она метнулась к Валере, демонстрировавшему проводнику билеты вкупе с паспортами.
— Валерочка! — всхлипнула Даша.
— Да ладно тебе, — отмахнулся он.
— Я тебя люблю, — сказала она.
Проводник с интересом смотрел на Дашу.
— Кстати, вариант, — Валера ободряюще потрепал Дашу по щеке, — отличный, чувствуется парень, на достойной работе…
— С нами ведь поедет, — вставил кратко опамятовавшийся Рыбенко.
— Ах, да, жаль… — протянул Валера. — Но не стоит унывать, красавица! — он иронично чмокнул Дашу в лобик. — Мы оставляем тебя, а тут — целый вокзал! Менты, машинисты, носильщики, бомжи, в конце-то концов!
— Ты уже… — начала было Даша.
У Валеры не осталось сил не то, что слушать ее, даже смотреть.
— Свобода! — рявкнул он. — Что хочешь, то и делай! Давай, красавица! Не нравится бомж, трахнись с ментом! Мало? Тогда — вперед, таджики неутомимы! И подстрахуйся, детка, не наступай на одни и те же грабли. Сразу с двумя, лучше даже с тремя! Один — это смешно, один — это, как говорится, на один зуб! А у тебя столько много зубов, и они все хотят пережевывать, рискни, детка, ничего не бойся! На СПИД нам с Рыбенко давно плевать, так что и ты не заморачивайся, действуй, при нашем уровне жизни и развитии медицины все лечится тремя уколами. Эй! Пацаны! — он бурно замахал руками, привлекая внимание милиционеров, волочивших куда-то цыгана в красном пиджаке и плисовых штанах.
Даша резко развернулась и пошла прочь.
— Зачем ты так? — спросил Рыбенко в купе. — Что она тебе сделала?
— Слушай, да пошел ты! — злобно бросил Валера.
Он уже очень давно не общался с женщинами — в этом, наверное, заключался секрет его относительно адекватного восприятия жизни.
Между тем разыгрывалась, грустная, в общем, история.
В последние секунды перед отправлением проводник завел в купе, где Валера с Рыбенко вальяжно раскупорили пиво, двух баб.
Одну звали Ксюша, а другую — Оля. Обе перепрыгнули тридцатник. Ксюша была истеричка с ярко-красными волосами, а Оля, склонная к накоплению жиров, очевидно, злоупотребляла парикмахерскими услугами, потому что ее волосы местами повылезли.
Дружба их протекала, главным образом, на почве алкоголизма и неудовлетворенной распущенности, что стало понятно в первые же десять минут после знакомства. Девицы рассказали, что познакомились на курсах вождения машин, никто из них, впрочем, на права так, и не сдал. Их жизнь протекала между столиками кабаков и жестоким обсиранием всех знакомых и просто проходивших мимо в туалет незнакомых людей.