Люди Солнца

Шервуд Том

– Он же в башмачках, – тут же выложила Ксанфия, – потому что ранка ведь у него. И он тоже за всеми ходить не успевает, вот сидит тут со мной, куклой.

– Зато вы сейчас на жеребце покатаетесь, – пообещал я.

– Да?! – мгновенно повернул ко мне засветившееся лицо Тоби.

И я поднял его и посадил в седло, и Ксанфию посадил тоже. И, когда подвязал стремена и вдел в них башмачки Тоба, то удивлённо посмотрел на свою ладонь, которая была измазана… чем-то невероятным. Но смолчал и, взяв за повод жеребца, повёл его вокруг

холма.

При первых же шагах коня Ксанфия пронзительно-радостно завизжала, и визжала и хохотала своим ликующим колокольчиком так громко, что из окружающих холм невысоких и негустых рощиц стали выбираться и бежать к нам маленькие, зелёные, в острых капюшонах фигурки.

Давид стреножил своего коня и стал подкладывать в костёр изобильно наготовленные дрова. Дым загустел и призывным столбом взлетел вверх.

Через четверть часа все зелёные колпачки собрались у костра, и пришагал невозмутимый, помахивающий в опущенной руке треуголкой, Гювайзен фон Штокс. Меня томило и мучило то, что было размазано на ладони, но ещё четверть часа я, по очереди усаживая, катал по холму босоногих лесовичков.

Но вот требовательный голосок Омелии позвал нас к трапезе, и мы собрались в кружок возле разложенной на парусине походной еды.

– Никаких признаков глины, – доложил мне степенный и сдержанный Пит. – Но завтра будем смотреть в другом поле.

– А Тоб плакал, – сообщила, обнимая и приваливаясь к сидящему Тобу, Ксанфия.

– Ах, мой милий добрий Ксанфия, – покачал беловолосой головой Штокс. – Ушиться нужно не говорийт слова, который могут сделайть друкому тшеловеку неловкост.

– Да, Ксанфочка, – подтвердил Пит. – Слёзы у мужчины всегда расценивают как слабость. Поэтому мужчина всегда старается их скрыть. А ты объявляешь о них на весь свет!

– Ой, прости, Тобочка, – совершенно не смутилась она. – Когда я буду плакать, ты тоже про слёзки мои расскажи.

Здесь Тоб встал, глубоко вздохнул и продекламировал:

«Как мечтал он стать глиняным принцем,И раскрасить свой милый портрет!Но теперь он – заплаканнолицый.И ему утешения нет».

– Ах, молодейц! – восторженно вскинул свою треуголку фон Штокс.

– Молодец! – азартно согласился с ним я, и переспросил у Ксанфии:

– Так куда, ты говорила, уходил плакать Тоб?

– Вот в те кусты, – с готовностью вытянула она пальчик.

Я многозначительно взглянул на Давида и мы пошли к кустам.

С изрядным трудом продираясь сквозь колючие заросли, выбрались к пространному озерцу-луже.

– В-в-вот! – по-детски волнуясь, сказал я Давиду. – Вот чем мне измазал руку его башмачок.

И, присев, процарапал и набрал щепоть тугой клейкой массы.

– Не может быть, – пробормотал рядом Давид.

Он тоже присел и, достав складной нож, наковырял в ладонь ком.

– Белая глина! Не красная черепичная, Том! Белая! Для посуды, фаянса, фарфора!

– Но черепицу из неё делать можно?

– Можно, конечно, и даже несравнимо более прочную. Но это уже совершенная роскошь.

– А знаешь, почему здесь вода держится?

– Так именно что от глины!

– Да. Глина держит дождевую воду и от дождя к дождю её копит. Не удивительно, что вокруг выросли такие густые кусты. В точности, как на Локке, в кратере.

Мы выбрались из колючих зарослей. Подошли к костру.

– Ты сочинил отличный стих, Тоби, – сказал я сосредоточенно жующему маленькому поэту. – Но, к сожалению, не правдивый.

И, предваряя вопросы, Давид протянул и показал всем добротный ком чистой, без примеси песка, жирной глины.

Показал, пустил по рукам.

– Но… Это откуда? И кто нашёл? – завистливо спросил Баллин.

– Посмотри на свои башмачки, Тоб, – попросил я недавнего печальника.

Он посмотрел. Потрогал подошвы. Машинально сказал:

– Вот беда, где-то в глину вмазался…

Дружный хохот ответил ему, и он, удивлённо глядя на всех, вдруг понял всё, и сам радостно рассмеялся.

– Справедливо ли будет, – громко спросил я у детей, – если мы признаем, что первым на глину наткнулся оставленный здесь всеми Тоб?

– Справедли-и-иво!! – завопили и завскакивали малыши.

– Тогда, уважаемый мэтр Штокс, не разумно ли будет поспешить в замок, чтобы взять топорики, пилы, и проделать сквозь кусты к нашей глине проход? И взять лопатки, коня и телегу, и накопать глины хотя б несколько вёдер?

– Для тшеловек отшень полезный трут особенно после обеда, – ответил, нацепливая треуголку, учитель.

– Наберём глины, – пообещал я собравшимся вокруг детям, – и завтра же слепим маленькую фигурку Тоба и сделаем его разноцветный портрет.

И, разобрав имущество, странный отряд быстро направился к виднеющемуся вдали замку. Мы с Давидом и Готлибом шли и вели коней в поводу. На одном коне сидела, зажав подмышкой свой костылёк и сделав из ладоней гнездо для цыплёнка, счастливая Ксанфия. А на втором ехал в своих знаменитых с этого дня башмачках радостный Тоби, маленький поэт, триумфатор.

Я вёл за поводья коня, на котором он сидел, и думал – вот если хорошо покопать, то в земле моей усадьбы можно найти пару волшебных карет, отлитых из чистого золота, или волшебный корабль с крылатыми парусами.

Глава 8

Лабиринт

Если, как говорит Давид, любой замок должен быть самоокупаем – необходимо сделать так, чтобы он неустанно клепал какой-либо товар, каждый день, как машина. Я усердно взялся за это и, когда нашему с Эвелин Уильяму исполнился один месяц жизни, оглянулся на сделанное.