Люди сорок девятого
Шрифт:
Глаза Линдейла стали жесткими.
– Если я хочу кого-то убить, - процедил он сквозь зубы, продолжая улыбаться, - то делаю это сам. И делаю, как следует.
Его холодный голос вывел Моргана из себя.
– Надо бы вообще запретить носить оружие в этом городе таким как ты!
– сорвался он.
– Если бы маршалл был честным человеком...
– Ну, тогда на улицу и носа бы не высунули с револьвером типы, начинающие всеобщую свару, просто пристрелив незнакомца ни за что, ни про что, - отпарировал Линдейл. Напряженные пальцы Моргана дернулись, рванув револьвер из кобуры, он взвел курок, направил ствол Линдейлу в лицо и почти в тот же миг увидел дуло "рут-и-маклахана" шестьдесят девятого года выпуска у своего носа. Их взгляды сверлили противника, они медленно переступали, передвигаясь по кругу, сжимая оружие в вытянутых руках, и Морган чувствовал внутри себя натянутую струну, уже готовую лопнуть.
– Ты знаешь, - Линдейл склонил голову на бок, разглядывая противника.
– Не оружие убивает, а то, что у человека вот здесь, - он коснулся виска указательным пальцем левой руки.
– Кто сказал, что те, кто посылает армии в сражения, кто начинает и заканчивает войны, разумнее и сдержаннее отдельного человека? Почему они не откажутся от армейских арсеналов прежде, чем требовать того же от меня? Может, вас, синебрюхих, просто злит, что таких надутых и гордых своей победой парнишки Джеймс обдирают, когда захотят, и вы не можете им помешать? Оружие лишь уравнивает шансы, а убить и руками можно, если желание есть. Кстати, ты видел, как я кидаю ножи.
Они медленно кружили по улице, будто двигаясь в странно замедленном вальсе: два диких зверя, напрягшихся для прыжка, два язычка пламени, сливающиеся и разрывающиеся вновь, - и сознание того, что Линдейл прав, засевшее в мозгу, жгло Моргана изнутри, заставляя ударить как можно больнее.
– Самоуверенность, видимо, присуща всем южным джентльменам, - сказал он.
– "Перед нами враг, и я его разобью," - разве не так сказал Ли Лонгстриту в ответ на просьбу не посылать Пиккета в ту идиотскую атаку под Геттисбергом?
Причудливая игра света и тени искажала лица. И горящие жаждой крови глаза исследовали противника, не в силах оторваться, ибо малейшая потеря внимания означала смерть. Джонатан Линдейл вспомнил вдруг раннее утро шестьдесят третьего под Геттисбергом, и сердце его болезненно сжалось. Он стоял и смотрел на море колышущейся под дуновениями ветра сочной травы - кошмар, который будет еще многие годы преследовать грядущие поколения южан... И ничего еще не было решено, это сладостное ощущение неопределенности... Война еще не проиграна, а значит, все возможно. Все можно изменить. Отец... Он еще жив, он с Пиккетом на другом краю поля, которого отсюда не видно... Джонатан стоял и смотрел в глаза нахальному янки, ощущая внутри сгусток боли и ненависти от сознания того, что время безнадежно далеко умчалось вперед и изменить ничего невозможно.
– Ты имеешь в виду ту мелкую стычку из-за обуви?
– голос Линдейла сочился ядовитой издевкой.
– Зато синебрюхие всегда верно оценивают ситуацию. Особенно Безоговорочная капитуляция, когда, налакавшись виски, послал три корпуса на наши окопы в Колд-Харборе... А Фредериксберг? Атака за атакой, с тупым упорством, будто овцы на бойню, они бежали на чертов холм, повинуясь идиотским приказам своих командиров, прекрасно сознавая, что их ждет! Разумные овцы! И вскоре весь склон был синим... Вы - просто пушечное мясо. Только и умеете, что убивать и грабить женщин и детей, забираете все, чего не в силах сожрать. Держу пари, после марша к морю ни один янки в мундир влезть не мог, так пузо раздулось! Ах да, я совсем забыл... Тебя там не было, ты даже не участвовал в войне, а туда же... Как ты смеешь осуждать их? "... И проклянут свою судьбу дворяне, что в этот день не с нами, а в кровати: язык прикусят, лишь заговорит соратник наш в бою в Криспинов день!" [16.] Это про тебя, синебрюхий. Знай свое место. Держу пари, я первый тебе рассказал, ибо янки стараются умолчать о подвигах сынов Конфедерации, а в лагере для военнопленных было не много новостей, особенно после того, как твое правительство от вас отреклось, выбросив как ненужный мусор...
Палец Моргана задрожал на спуске. Ему начинало казаться, что покончить все мексиканской ничьей - не такая уж плохая идея. Огонь в лицо, может, боль... Это ему не впервой. Зато враг будет точно мертв.
– Тебя там не было, - глухим, клокочущим ревом вырвалось откуда-то изнутри.
– Хватит с меня!
– внезапно раздался резкий голос, и Алиса, резко толкнув их руки, сжимающие оружие, развернулась и зашагала обратно к салуну, кутаясь в наброшенную поверх платья теплую шаль. "Не хочу этого видеть...
– тихо твердила она, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Не хочу..."
От резкого толчка оба револьвера в руках дуэлянтов взорвались грохотом выстрелов, и мужчины, одновременно вскрикнув, схватились за щеки: Линдейл - за правую, Морган - за левую; из-под пальцев проступила кровь. Оружие они опустили.
– Ну, что?
– спросил Линдейл, переводя дыхание, но пытаясь улыбнуться.
– Чуть было мексиканская ничья не вышла?
– Пошел ты к черту!
– Морган даже не пытался сделать вид, что ничего не случилось. Он сунул смит-вессон в кобуру и быстрым шагом покинул пределы светового пятна, отбрасываемого уже затухающим пожаром. Оставшись один, Линдейл перевел дух, аккуратно вернул "рут-и-маклахан" в кобуру и, закурив, двинулся было домой, но раненая нога мгновенно откликнулась пульсирующей болью. Хозяин салуна упал на колени в снег, и его пронзило острое сожаление, что он вообще покинул уютную комнатку за баром, однако сидеть сложа руки было не время.
Он уже поднимался, опираясь на подобранную ветку, когда сзади послышался хруст снега под торопливыми шагами и кто-то, подхватив Линдейла сзади под мышки, поставил его на ноги.
– Не бойтесь, это я, - сказал ему в ухо знакомый голос. Джонатан обернулся.
– А, это ты...
– протянул он, узнав человека в отсветах пожарища.
– У вас на лице кровь, вы ранены?
– встревоженно осведомился пришелец.
– Царапина, - отозвался Линдейл, потирая щеку. Кровь не шла, рану отчасти прижгли горячие пороховые газы.
– Кстати, - добавил Джонатан после недолгого молчания и принялся отряхивать с себя снег свободной рукой.
– Я как раз тут думал о тебе. Для тебя есть работа.
– Всегда рад пригодиться, - отозвался его собеседник.
– Мне деньги не помешают, особенно сейчас.
– Я плачу на сотню больше, чем обычно, - продолжал Линдейл, - треть плачу сейчас.
Он вытянул из кармана брюк пачку банкнот, и отсчитав деньги, протянул парню. Тот взял бумажки, пересчитал и убрал во внутренний карман своей куртки.
– Я хотел бы также попросить вас о недельном отпуске, - сказал он.
– После того как выполнишь задание, - кивнул Линдейл.
– А по истечении отпуска приходи в мой салун, ты еще понадобишься.
– Конечно, - согласился парень.
– Меня это устраивает. Так что надо делать?
– Для начала доведи меня домой, - сказал Линдейл, оглядываясь.
– Поговорим там.
Сердце стремительно колотилось в груди Моргана, быстро шагающего по слежавшемуся снегу. Никогда раньше он не ощущал так отчетливо близость смерти, и страх мешался в его душе с восторгом от того, что он еще жив. Только сейчас, как в первом бою при Манассасе, почувствовал стрелок хрупкость и ценность своего существования, но тогда не было времени об этом размышлять - надо было просто бежать, спасая свою жизнь, но теперь все по-другому. Рассуждать всегда легче, чем столкнуться с чем-то лицом к лицу, и Моргану не понравилось чувство страха, потому что оно могло только повредить в противостоянии с Линдейлом.