Люди сорок девятого
Шрифт:
– Ты думаешь, эта штука будет работать?
– спросил Морган скептически; он не питал доверия к механизмам, сложнее оружейных.
– Не знаю, - ответил Оуэн, размазывая масло и пот по и без того грязному лицу.
– У этого пресса всегда был свой характер. Ты лучше посмотри, что я написал.
Пошарив рукой в груде сброшенных на пол и затоптанных грязными сапогами листов, он выудил из них один, сравнительно не пострадавший, исписанный аккуратным крупным почерком и, положив его на колено, что-то быстро дописал вынутым из кармана карандашом, который предварительно послюнил. После этого Оуэн протянул бумагу Моргану, а тот неохотно ее взял и, скорее из вежливости, начал читать. Дело продвигалось медленно, так как с грамотностью у ганфайтера были проблемы, но понемногу ровные строчки и то, что скрывалось за причудливой путаницей букв, полностью поглотили его внимание, заставляя заново пережить резкий толчок сердца, как когда он впервые услышал о гибели мистера Черрингтона, сведенья о железной дороге и людях, готовых на все ради выгоды. Он будто снова ехал по глубокому снегу рядом с несчастной женщиной, окруженной непробиваемым кольцом безразличия и жестокости, и снова испытал потрясение, как когда догадался об афере с револьвером. Закончив, Морган перечитал все еще раз. Его голова шла кругом от тщетных попыток понять, как мог этот невзрачный, тощий, разукрашенный синяками человек так точно увидеть события, которым не был свидетелем, так остро почувствовать боль другого человека, которого не наблюдал этой безумной ночью час за часом. И как сумел Оуэн найти выход из ада, который Джуннайт искал тщетно столько лет... Подняв голову, стрелок потрясенно уставился на издателя. Оуэн опять глядел на него как-то странно, прищурив глаза, в которых было беспокойство и, склонив голову на бок, будто пытался припомнить что-то. Секунду спустя, Морган понял, что взгляд издателя упирается в шрам на неприкрытом платком горле, и ему вдруг стало не по себе... Стрелок опустил глаза на листок в своей руке.
– Эта штука посильнее индейского виски, - только и сумел выговорить Морган, возвращая статью. Оуэн усмехнулся грустно.
– Мне тридцать три года - пора уже по-настоящему начать писать, а не изводить попусту бумагу. К несчастью, это - лучшее, что я сумел написать за всю свою жизнь, но ведь достаточно написать одну, всего одну приличную вещь - и можно навсегда бросить это занятие. Когда эту штуку напечатают в Вашингтонских газетах и когда она поможет Марии, если поможет...
– его голос дрогнул, в нем слышалось нечто большее, чем сочувствие.
– Тогда я продам пресс какому-нибудь юнцу, у которого еще живы иллюзии насчет изменения мира к лучшему, а сам женюсь и осяду где-нибудь на тихой ферме на Востоке.
– К сожалению, - добавил он тише, - мои иллюзии порядком потрепаны и в них все сложнее и сложнее верить. Слишком часто попытки переделать людей и мир к лучшему терпели сокрушительное фиаско...
Произнося этот монолог, Оуэн вскочил и заходил по комнате, потирая лоб масляной ладонью, глаза его сверкали прежней одержимостью. Морган присел на край стола, помимо воли следя за стремительными перемещениями журналиста, его немного раздражала эта манера: мелькать, носясь из угла в угол, напоминающая дергающуюся нервную походку Тома Андена.
– Чем я могу помочь?
– спросил он наконец, надеясь прекратить эту пытку. Оуэн остановился и сунул ему в руки неизвестно откуда возникший ящик с литерами.
– Вот. Ты подбирай буквы, а я возьму на себя все остальное, - сказал журналист, становясь за наборную кассу. Немного ошарашенный скоростью происходящего, Морган опустил ящик с литерами на пол и склонился над ним. Оуэн надел листок со статьей на гвоздь, торчащий из стены над столом, и Джуннайт, бросая беглые взгляды в ту сторону, принялся выбирать нужные буквы и передавать их журналисту. Морган не помнил, что было дальше - все слова и литеры сливались в одну темную массу, и стрелок почти инстинктивно выбирал правильные. Несколько раз он терял контроль и ошибался, но настойчивый голос Оуэна возвращал его к реальности. Часто возникали проблемы с правильным написанием, но, после довольно долгих препирательств по поводу первого спорного сочетания букв, Морган выяснил, что журналист получил лучшее образование, чем он, а потому переспорить его в вопросах грамматики невозможно, и бросил это бесполезное дело.
Наконец, все приготовления были закончены, издатель принялся давить на педаль и огромная масса печатного пресса со скрежетом пришла в движение. Выдергивая из машины отпечатанные листы, Морган не мог не думать о сложившейся ситуации. Город возле железной дороги, которая пройдет через Иглз-Нест, если удастся замять убийство мирного человека и власти посчитают случившееся обычной случайной перестрелкой, какие сплошь и рядом случаются в западных городах, будет иметь преимущества в торговле, и горожане повысят свои прибыли, особенно будет процветать бизнес Линдейла. "Ленивая М" или Уилберн с выгодой продадут землю - смотря кто будет владеть ею в нужный момент. Главное, чтобы боссы железной дороги не догадались о ползучий войне за эти территории - это слишком большой риск для них, они лучше выберут более дорогой маршрут в обход; заинтересованные стороны сделают все, чтобы в городе все на первый взгляд было тихо. Джонатан Линдейл. Этот человек тревожил Моргана, так как не укладывался в его уже сложившееся представление о наемном револьвере и уж никак не подходил под определение добропорядочного горожанина...
Когда они закончили работу, тучи, нависшие над городом, смешались с вечерними сумерками, и Морган снова почувствовал смутную тревогу и вспомнил румяное довольное лицо Роя из Иллинойса, не ощущавшего беспокойства по ночам. Он постарел и стал более грузным, у него было все... Джуннайт хотел бы так же спокойно и весело рассуждать о растущем бизнесе. Может, если у него будет много денег...
Морган тряхнул головой и запалил фитиль керосиновой лампы, аккуратно установив стекло. Сейчас он был на мели, но, закончив дела в этом городке, подастся куда-нибудь в Неваду, и ему еще повезет. Когда-нибудь повезет. Или попробовать сыграть в покер на одном из пароходов, ходящих по Миссисипи...
– ...Я ведь отлично понимаю, что ждет Марию в дальнейшем, с какими сложностями предстоит ей столкнуться, - ворвался в мысли стрелка голос Оуэна.
– Мой отец умер, когда мне было два года, а все наши родственники жили слишком далеко, да и у них проблем хватало, так что мать одна заботилась о нас, прежде, чем мы подросли и смогли хоть как-то помогать ей. Нас было трое сорванцов, и ей пришлось нелегко...
Он остановился на мгновение, замолчал, будто собирался с мыслями, и снова поглядел на стрелка так. Только вот Морган знал, что они нигде не встречались, никак не могли встречаться. Разве что... Одно из лиц в той толпе, годы назад, в Канзасе. Где-то на заднем плане всегда в тени, лишь на секунду выхваченное из небытия случайным фонарем, как сейчас керосинкой из мрака...
Но Оуэн отвел свой взгляд, снова занявшись бумагами, и в следующее мгновение Морган уже ругал себя за излишнюю подозрительность, все его страхи казались теперь нелепой фантазией, секундное воспоминание - смутной галлюцинацией.
Сложив все отпечатанные листки, издатель начал рыться на полке, которую не тронули налетчики, но на которой беспорядок казался таким же древним, как сама земля. Довольно крупный стеклянный пузырек сорвался из-под его руки и, гремя, покатился под ноги Моргану, вернув его к реальности.
– Нашел!
– наконец воскликнул Оуэн, вытаскивая из-под "Здравого смысла" Пейна конверт и, сложив два свежеотпечатанных экстренных номера втрое, запихнул их туда. Морган нагнулся и, подняв пустой пузырек, рассмотрел надпись "лауданум" на этикетке.
– Что это?
– спросил он, а в следующее мгновение Оуэн вырвал из его рук бутылочку и швырнул в ящик для испорченной бумаги.
– Какое тебе дело?
– грубо рявкнул он на Моргана, но потом немного остыл.
– Это неважно. Я сорвался. Извини.
Он снова прижал руку ко лбу, в его глазах светилась какая-то странная боль, граничащая с безумием. Помедлив минуту, будто собираясь с мыслями, Оуэн резким движением запечатал конверт и, согнувшись над столом, написал адрес, поспешно выдернутым из чернильницы пером.
– Мой друг работает в одной из крупных газет, - пояснил издатель, посыпая конверт песком и стряхивая песчинки на пол. Он вытащил из-под кресла старый армейский револьвер, зарядил его и сунул за пояс, а потом открыл бумажник, проверяя наличность.