Люди сорок девятого
Шрифт:
– Женщины, - сказал индеец, оборачиваясь к Моргану.
– Они всегда хотят распоряжаться мужчиной, особенно белые.
Морган кивнул и допил виски. Бармен налил ему еще.
– Я не думал, - произнес индеец, - что Линдейл снова найдет себе женщину.
В глазах Моргана сверкнул интерес, когда он развернулся на табурете так, чтобы видеть лицо собеседника.
– Я думал, Линдейл купит моих бобров, - сказал индеец.
– Он всегда был честен в торговле и давал за них хорошую цену. Не то, что эти скряги на торговых постах. Придется, видно, подождать.
– Ты знаешь Линдейла?
– спросил Морган, но индеец, казалось, не услышал его. Он думал о непостижимых белых, одним из которых был хозяин этого салуна: они не могли сидеть на месте, и поэтому бросали все и ехали в новые края, чтобы погибнуть там или выжить... Погибало их больше, но они все ехали и ехали, а выжившие обретали силу, сравнимую с силой исконных обитателей этой земли... Только вот колдовство оставалось им недоступным, потому что они не верили в него. Да, наверное, дело в этой древней земле: она сама решала, кто останется жить на ней, а кто - нет, и сила оружия здесь не имела значения. Но выжившие белые люди пускали здесь корни и обзаводились детьми только для того, чтобы в один прекрасный день бросить все, оставить нажитое за всю жизнь ценой пота и крови тем, кто шли следом, опасаясь идти впереди, и двинуться дальше на поиски новых земель и своей судьбы. Им сложно просто жить и следить за бесконечной сменой сезонов, думал индеец. Возможно, их движущая сила - это стремление вечно играть со смертью, приобретая силу и изживая слабость. Наверное, закаленным в суровых краях и в сражениях людям надо испытать себя до конца, им нет места в спокойном устойчивом мире...
Та пара людей в повозке, что он нашел в трех милях от Денвера, так и не сумела побороть свою слабость. Мужчина истек кровью, женщина умерла мгновенно от пронзившей ее горло стрелы, только ребенок, пищавший в теплых шкурах, оказался достаточно сильным, чтобы выжить, и индеец, взяв его из мертвых рук матери, забрал с собой. Ему не хотелось возвращаться в Денвер - там не очень жаловали краснокожих, а в свой последний визит туда он наделал несколько глупостей, в результате чего оказался должен кучу денег крупному торговцу, и местный шериф, наверняка, его помнит. Да, к тому же это убийство... Вероятно, здесь поработала шайка отщепенцев, которых давно прогнали из собственного племени, но кто будет разбираться?.. Все эти соображения заставили индейца двинуться дальше на юг, к тому же он знал нескольких владельцев ранчо, где можно было попросить молока, что он и проделал. К сожалению, там не оказалось женщин, а у мужчин и так дел было невпроворот, и никто не взял мальчишку себе, хотя хозяева дали в дорогу две бутылки из-под виски, заполненные молоком.
Дойдя до Иглз-нест, индеец оставил ребенка в пустой церкви, положив его на одну из скамей. В помещении было тепло. Кто-нибудь обязательно найдет малыша, и в городе, конечно же, есть женщина, которая возьмет на себя заботу о нем.
Очнувшись от своих мыслей, индеец увидел совсем близко лицо незнакомого белого, угостившего его самокруткой.
– Линдейл, - повторил Морган свой вопрос в третий раз, еле сдерживая раздражение.
– Откуда вы его знаете?
Индейцу не очень - то хотелось разговаривать, но надо было как-то занять время, и он, взяв еще порцию виски, начал рассказ:
– Я знал еще его отца с тех времен, когда тот странствовал в одиночку по лесам. И потом, когда он отправился с сыном в Калифорнию в поисках удачи. Я не помню точно, что заставило этого человека покинуть родной город. Линдейл, я имею в виду старшего, был младшим сыном в состоятельной семье с юга и, я думаю, он был слишком гордым, чтобы довольствоваться одной четвертью и без того не слишком большого капитала. Джон тоже такой - это их порода. У нас в племени, а мы тогда кочевали южнее, чем сейчас, был голод, плохой выдался год. Линдейл дал нам одеял и еды, а я решил проводить его по кратчайшему и наиболее безопасному пути до границ известных нашему племени земель. Вождь это разрешил. Ты не поверишь, но у него в фургоне были книги. Книги, там где каждый фунт решает вопрос о жизни и смерти. Он отлично сознавал опасность своего решения, но был чертовски упрям в этом вопросе, все твердил, что даст детям надлежащее образование, и я сомневаюсь, что ему удалось сохранить хоть половину книг, но у него была сила, и он дошел до конца пути, а вот жена его - нет.
Индеец отхлебнул еще виски, и язык его окончательно развязался:
– Она умерла еще до золотой лихорадки в маленьком доме, куда привел ее муж и где родился Джон. Моя сестра ухаживала за ней. Старший Линдейл не нашел много золота, как и большинство тех, кто кинулся за наживкой, но, мне кажется, что это его не особенно огорчило. Этого человека увлекал скорее процесс, новые ощущения, которые предоставился случай испытать. Беспокойство, сидевшее в нем, начинало пожирать его изнутри, когда он долго засиживался на одном месте. Он будто все время искал "то самое место", где сможет наконец - то осесть: единственное на свете.
– А Джон Линдейл? Что с ним?
– нетерпеливо прервал его Морган.
– Джон...
– индеец задумался.
– Они с отцом вернулись домой без гроша - голодные и оборванные. Их уже давно считали погибшими. К тому времени все трое дядей Джона умерли от какой-то заразы белых людей, и его отец получил в свое распоряжение поместье и дом с белыми колоннами. Я был там однажды, но мне всегда казалось, что роскошь тяготила его, и он с радостью бросил все это, когда началась война. Джон-младший с помощью книг и упорства догнал своих сверстников и учился в Алабамском Университете, когда штат вышел из Союза. Он последовал примеру старшего, бросив учебу, но ему повезло больше, хотя, кто знает: пройдя всю войну, он вернулся к обугленному пепелищу и узнал о гибели отца. Эта семья сильно пострадала в большой драке белых людей. Кстати, говорят, условия сдачи записал и дал на подпись двум вожакам один из сенека, так что, наверное, это была и наша драка тоже.
Старший Линдейл дал сыну неплохое образование, я не знаю, как у него это получилось в этих вечных скитаниях, но сомневаюсь, что парню нужно было учиться дальше, разве что из-за диплома. Так вот, Джон устроился на работу в какой-то конторе, но разбор бумажек за мизерную плату, занимавший весь день, не устраивал его, да и хозяева - саквояжники, не упускали случая унизить южанина. Эти Линдейлы всегда хотели большего, чем могли получить. В конце концов где-то через неделю Джон врезал парочке зарвавшихся боссов - янки и хлопнул дверью, не дожидаясь, пока его вышвырнут. Ему пришлось покинуть город, потому что те саквояжники поставили на уши расквартированные там войска северян. Джонатан перебрался в Саванну и, поклявшись себе не иметь больше дел с янки, нанялся вышибалой к одному южному аристократу, который, потеряв поместье, плантации и рабов, держал бордель на окраине и неплохо наживался на этом.
– А ты случайно не знаешь, почему он на людей ни с того ни с сего бросается?
– Морган перевел разговор в более интересное для него русло. Или, по крайней мере, попытался.
– Белые всегда нетерпеливы. Им все надо здесь и сейчас, - недовольно буркнул индеец. Его взгляд был устремлен за спину бармена, как будто там оживали картины из прошлого.
– В некотором роде Линдейл стал легендой в своих краях. Рассказывали: влюбился в одну женщину... Кажется, ее звали Анабель, сам он никогда не говорил об этом. Она была... Впрочем, о мертвых не говорят плохо. Скажем, работала в том заведении, где Линдейл служил вышибалой. Джон бывал у нее и как-то даже показал мне кольцо. Он хотел женится на ней и увезти на Запад, чтобы она была только его женщиной.
В тот вечер туда зашли несколько синеб...
Индеец вовремя уловил предупреждающий жест бармена и исправился:
– Несколько синих мундиров, прошу прощения за мой английский.
С английским у него было все в порядке, но Моргана так заинтересовал рассказ, что он позволил себе пропустить мимо ушей эту досадную оговорку рассказчика. Заметив, что все в порядке, индеец продолжал:
– Так вот, там было человек шесть, все пьяные, и никто не желал подчиниться просьбам хозяина уйти. У одного из янки был огромный шрам через все лицо. Вообще-то дамам из подобных домов все равно, кривой ты или хромой, да и одноногий тоже, если деньги при тебе. Но надо было такому случиться, чтобы этот парень схватил за руку, причем довольно грубо, одну из новеньких. Девушка отшатнулась от него, тогда он ее ударил так, что она упала и принялся пинать ногами, приговаривая, что все южане такие снобы и заслуживают, чтобы их хорошенько проучили. Дружки этого парня стояли и ухмылялись. Хозяин попытался, было, вмешаться, потому что испугался, что девчонку искалечат, да и денег их он не видел, но эти янки его обругали только. Он попытался все объяснить и поставить парням выпивку, но куда там... Тот, со шрамом оставил-таки девушку, но полез к хозяину с кулаками, приговаривая, что его оскорбили. Так громко кричал, говорят, на улице слышно было, грозил "все это осиное гнездо бунтовщиков" разнести, хотя никто там не был связан ни с мятежниками, ни с партизанами. Позже говорили шепотом, что он так специально сделал. Хозяин попытался другую предложить, но его уже не слушали. Думаю, они уже тогда хотели всех там перебить, но только оружие им пришлось на первом этаже, в баре, оставить, потому как правила такие были. Слово - за слово - началась драка, и хозяина борделя мгновенно вырубили, но тут подоспел Линдейл с обрезом и, наставив на них два ствола, забитые крупной дробью, велел убираться.