Люди сороковых годов
Шрифт:
В ходе операции войска 1-й гвардейской танковой армии спасли тысячи обреченных на смерть людей и оказали им помощь. Бывшие узники горячо благодарили танкистов, пожелали им новых боевых успехов в борьбе против гитлеровской Германии».
За героизм и мужество, проявленные в боях против немецко-фашистских войск в Восточной Померании, около 7 тысяч солдат и офицеров награждены медалями и орденами, полковнику Землякову, майору Иванову и подполковнику Мусатову было присвоено звание Героя Советского Союза. Почти все соединения и части 1-й гвардейской танковой армии были награждены орденами (стр. 287–288). За умелое и успешное проведение наступательных операций в 1945 году командующий армией генерал-полковник танковых войск Герой Советского Союза М. Е. Катуков был награжден второй медалью «Золотая Звезда».
Среди танкистов царил небывалый подъем. Об этом красноречиво свидетельствовало и письмо, полученное мною от адъютанта командарма в начале апреля, когда эта сложная, хитроумнейшая операция уже завершалась, письмо было написано, судя по всему, в конце марта, когда армия уже завершила бои за Гдыню, а с фронта послано, как показывает штамп полевой почты, третьего апреля:
«Вы, видимо, уже знаете, где мы сейчас. Наверное, удивились? Поистине, мы все время скачем. Еще никогда не воевали, как в этот раз. Гитлеровцам от нас очень плохо пришлось. Никакими словами не опишешь, как мы их поколотили.
Хочу дать вам полный отчет о том, как воевали с тех пор, как мы расстались.
Приказ о передислокации мы получили дней
Там командарм пробыл около недели, хотя врачи говорили, что ему надо лечиться несколько месяцев, — болезнь свою он запустил на войне. Но вы упрямый характер Михаила Ефимовича знаете. Он держал связь с начштаба Шалиным прямо из госпиталя и давал ему оттуда все нужные указания, а когда пришло время наступления, оделся, и мы с ним выехали на фронт, — я при нем тогда находился опять безотлучно.
Приехали мы четвертого января, а шестого уже двинулись на исходное положение. Воевать начали четырнадцатого, и о наших успехах и о том, где мы были, вы кое-что, наверное, узнали из сводок Информбюро и из приказов Главнокомандующего. Сегодня, наверное, нас снова упомянут в приказе воевали неплохо и марш проделали большой.
Реку Варта мы форсировали в этой операции три раза, двигаясь в разных направлениях. Очень противная для нас река. Границу Германии наши части перешли 29 января, а мы с Михаилом Ефимовичем переехали ее на другой день.
Ваши «подшефные» (1-я гвардейская танковая бригада. — Ю. Ж.) воевали хорошо, но не хуже их дрались танкисты Гусаковского. Бочковский получил орден Суворова 2-й степени.
Оба «хозяйства» — и Дремова, и Бабаджаняна (8-й и 11-й гвардейские танковые корпуса. — Ю. Ж.) получили наименование краснознаменных. Бабаджанян опять проявлял чудеса личной храбрости.
О Бойко (командир гвардейской танковой бригады, дважды Герой Советского Союза. — Ю. Ж.) не писали в сводках, но он очень много сделал в этой операции. Его люди — настоящие герои, а сам он — воплощенная аккуратность, а это на войне очень важно. У него всегда все на месте, все вовремя сделано, все есть, он никогда не опаздывает и никого не подводит. Это — каменная стена Михаила Ефимовича.
К Балтийскому морю мы вышли дважды. О нас не всегда упоминали в сводках, но так, очевидно, нужно для дела. Настроение у всех неплохое, но только все мы устали и как-то постарели. Ведь мы, по сути дела, уже третий месяц воюем без передышки.
Ваш любимый герой Бочковский творит чудеса — таким маршем идет со своим передовым отрядом, что армия еле успевает его догонять. В «хозяйстве» Темника (1-й гвардейской танковой бригаде. — Ю. Ж.) еще семи человекам присвоено звание Героя Советского Союза. Среди них — соперник Бочковского Жуков». [90]
В первых рядах и «хозяйство» Гусаковского.
Гитлеровцы упорно сопротивляются и только тогда перестают стрелять, когда у них кончаются патроны. Города и дороги приспособлены к самой жестокой обороне. Таких завалов, какие они устраивают на шоссе, мы еще никогда не видели. Построены такие доты, что их никакая бомба не берет, бетон и сталь.
Михаил Ефимович сказал, что он уже написал вам — воюем, мол, так, что гитлеровцы вокруг нас на 360 градусов. Это чистая правда. Прошли те времена, когда воевали с оглядкой на фланги. Теперь мы смело врезаемся в тылы, отсекаем гитлеровцев, ведем бой на все четыре стороны и устраиваем им «котлы».
Но, конечно, не обходится в таком деле и без неожиданных сюрпризов для нас. Два раза гитлеровцы выходили прямо на наш командный пункт, и мы вели серьезный оборонительный бой. В одной из таких неожиданных схваток погиб брат Нины (сотрудницы аппарата штаба. — Ю. Ж.), который служил тут же, у нас. Горе это переживали все. Вы знаете, как тяжело Михаил Ефимович ощущает каждую потерю, свидетелем которой ему приходится быть, хотя он сам рискует своей жизнью каждый час как бесстрашный командарм.
Здесь, у моря, — а оно от нас сегодня в пяти километрах, — погода пасмурная, стоит туман. Все вокруг серо, весной еще и не пахнет. Но настроение у танкистов боевое. Несколько дней тому назад Бочковский и Жуков по дороге к одному городу разгромили немецкую колонну автомашин длиной 15 километров. Этот город был подготовлен к длительной обороне. Но, как всегда, наши танкисты вышли не там, где их ждали гитлеровцы.
Всю свою технику — самоходную артиллерию, бронетранспортеры, зенитные орудия, автомашины — фашисты побросали и обратились в бегство, но далеко не ушли, наши танки их настигли. В общем, битой техники было столько, как в Северной Буковине около Днестра, в М. Устечко, помните?
Мы ездили туда с Михаилом Ефимовичем, и проехать было очень трудно все загромождено. Сейчас дорогу расчищают, работают немцы…
Местность здесь для нас очень неблагоприятная — овраги, холмы, болота, леса. Танки могут идти только по дорогам, а они минированы, к тому же, как я сказал, повсюду завалы деревьев, кирпича и песка. Всюду — системы каналов. На одном участке нам пришлось на расстоянии четырех километров построить пять мостов, и все это делали под огнем противника.
За Гдыню драться было очень тяжело. Часто люди шли прямо на верную смерть. Одна дорога, закрытая завалами, а по бокам лес, болота, и там сидят стрелки с фауст-патронами, точный удар которых для танка смертелен. Их надо было подавить, а потом расчищать завалы. Несколько дней брали метр за метром, но все же танкисты выполнили свой долг с честью.
Наши люди из всех родов войск на этой войне творят чудеса, но для нынешней битвы мало и этого слова. Они делают поистине невозможное. Все хотят поскорее закончить разгром гитлеровской Германии.
Михаил Ефимович сейчас очень занят, у него дела большие. Поэтому сам сегодня письмо написать вам не смог, приказал писать мне и передал вам свой привет.
Ну, вот и все. Пишите нам… Мы все живы, хотя и не совсем здоровы, но теперь уже надеемся, что поправляться будем дома.
Кондратенко».
90
Один из выдающихся советских танкистов — Владимир Жуков пришел в 1-ю гвардейскую танковую бригаду неопытным молодым лейтенантом в начале декабря 1941 года, когда начиналось наше контрнаступление под Москвой. Ветеран бригады А. Ростков вспоминает: «Перед нами стоял невысокий стройный паренек, розовощекий, с припухшими юношескими губами, с мягким пушком на верхней губе. Все на нем было новенькое — валенки, чистенький полушубок, похрустывающие ремни, блестящая кобура пистолета. «Первый раз?» — спросил водитель Дибин, опытный танкист, которому предстояло идти в атаку с Жуковым. «Да, только что из училища, — виновато улыбнулся лейтенант. — В технике я, брат, не силен. Ты мне помоги». Жуков стеснялся своей молодости. Ему очень хотелось подружиться с этим рослым, в замасленной телогрейке водителем. «Ничего, — успокоил Алексей. — Война научит». В бою Жуков показал себя с наилучшей стороны, с первых же двух снарядов ему удалось подбить фашистский танк. Танкисты-ветераны помогали ему освоить опыт, накопленный бригадой. Не прошло и нескольких месяцев, как Владимир Жуков стал одним из лучших командиров машин, потом командиром взвода, роты, батальона. Ему наравне с Бочковским поручалось выполнение самых ответственных заданий — во главе передовых отрядов они неизменно устремлялись вперед, врываясь в глубь расположения врага, разрывая его коммуникации и сея панику. И быть бы Владимиру Жукову, как и его тезке Бочковскому, генералом, если бы не оборвалась его
Вернувшись на 1-й Белорусский фронт, 1-я гвардейская танковая армия разместилась в лесистой местности восточнее плацдарма, захваченного в свое время на Одере Русаковским. Здесь она получила пополнение. Впереди оставалось еще одно сражение, последнее: сражение за Берлин.
Последнее наступление
Передышка была недолгой. Еще заканчивалась ликвидация померанской группировки гитлеровцев, еще гремели залпы войск 1-го Украинского фронта в Силезии, еще кипели битвы за плацдармы на западных берегах рек Одера и Нейсе, а в Ставке Верховного Главнокомандования уже заканчивались последние приготовления к битве за Берлин. Берлинской операции было суждено стать одной из крупнейших боитв второй мировой войны: в ней должны были принять участие с обеих сторон более трех с половиной миллионов человек, свыше пятидесяти тысяч орудий и минометов, около восьми тысяч танков, свыше девяти тысяч самолетов.
В сущности, Германия уже проиграла войну. Еще 30 января Гитлер в одной из самых истерических речей, какие он когда-либо произносил, вопил о том, что над селами, деревнями и городами на востоке навис страшный рок, и грозил самыми ужасными карами тем из своих подданных, кто, осознав неизбежность поражения, прекратит бессмысленное сопротивление Красной Армии.
— Вопрос стоит так, — кричал Гитлер, — кто честно сражается, тот спасет свою жизнь и жизнь своих близких. Но того, кто трусливо повернется спиной к своей нации, при любых обстоятельствах настигнет страшная смерть.
И в подтверждение этой угрозы тут же, в Бреслау, по приказу гаулейтера Нижней Силезии Ганке отряд фольксштурма расстрелял «за трусость» у памятника Фридриху Великому второго бургомистра этого большого города Шпильгагена. В сообщении, опубликованном в газетах, гаулейтер Ганке так объяснил причину этой расправы: Шпильгаген, узнав о быстром приближении советских войск, «вознамерился покинуть Бреслау и найти себе занятие в другом месте».
Свое сообщение гаулейтер закончил назидательными словами: «Кто боится умереть смертью храбрых, тот умрет позорной смертью».
Главный комментатор пропагандистского ведомства Геббельса генерал Дитмар в эти месяцы круто изменил тон и характер своих выступлений. Канули в вечность хвастливые речи, сулившие изо дня в день победу за ближайшим углом. Теперь, слушая немецкое радио, я записывал совершенно иные по своему характеру декларации Дитмара:
— Та быстрота, с какой следуют друг за другом падения немецких городов, за которые идет бой и о взятии которых сообщает противник, показала с горькой очевидностью, что сейчас Советы сочли целесообразным чрезвычайно ускорить свое наступление. Глубокие страдания немецкого народа, спасающегося бегством по зимним дорогам, побуждают к высшим достижениям германскую армию и фольксштурм, сражающийся с ней плечом к плечу.
И Дитмар умолял солдат вермахта держаться на востоке, держаться, несмотря ни на что, пока не настанет чудо… О каком же чуде шла речь? О новом секретном оружии, насчет которого Геббельс прожужжал все уши своим верноподданным, но которое так и не появилось на свет? Нет, Гитлер рассчитывал на иное чудо: он ждал, что вот-вот западные державы заключат с ним сепаратный мир, и тогда начнется война между США и Англией, с одной стороны, и Советским Союзом — с другой.
Пугая западные державы советской угрозой и подталкивая их к столкновению с Красной Армией, он вопил в той же речи от 30 января:
— Я повторяю свое пророчество: если Англия не сможет укротить большевизм, она сама станет жертвой этой разлагающей болезни. Демократия не сможет избавиться от духов, вызванных ею из азиатских степей.
А тем временем тайные эмиссары третьего рейха повсюду устанавливали контакты с представителями западных держав и пытались любой ценой столковаться с ними. Они говорили, что люди, пославшие их, готовы на все, даже на полную капитуляцию перед западом, лишь бы не допустить большевиков в Берлин. И вскоре после битвы в Арденнах всякое сопротивление вермахта на западе фактически прекратилось — гитлеровцы открывали фронт перед западными державами, продолжая и усиливая борьбу на востоке.
Искушение для западных союзников было велико. Кое-кто даже начал подумывать о том, что следовало бы пойти на нарушение только что подписанных соглашений с Советским Союзом, определивших разграничительную линию оккупации Германии после ее поражения, и занять Берлин, пока вермахт ведет бой с советскими войсками на востоке.
Тогда мы этого еще не знали, но после войны были опубликованы многие документы, свидетельствовавшие о таких настроениях в самых высоких сферах западных держав, и среди них вот это письмо Черчилля Рузвельту, написанное 1 апреля, незадолго до взятия Вены Красной Армией: «Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто (!) они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу… Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и что в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять». [91]
91
Великая Отечественная война Советского Союза. 1941–1945. Краткая история. М., Воениздат, 1965, стр. 485.
К чести Рузвельта, он не принял этого совета.
И все-таки следовало спешить. Ставка всемерно ускоряла приготовления к решающей битве за Берлин. В ней должны были принять участие все те же три фронта: 1-й Белорусский, которым командовал Г. К. Жуков, — он должен был наносить удар в центре; 1-й Украинский под командованием И. С. Конева и 2-й Белорусский, которым руководил К. К. Рокоссовский.
Им предстояла трудная задача: Гитлер собрал для защиты подступов к Берлину и самой столице четыре армии, в том числе две танковые; они объединяли 85 дивизий, в том числе 48 пехотных, 4 танковые, 10 моторизованных дивизий, несколько десятков отдельных полков и немалое число других частей и подразделений, общей численностью в миллион человек, при 10 400 орудиях и минометах, 1500 танках и 3300 самолетах. Для борьбы с нашими танками гитлеровцы накопили более трех миллионов фауст-патронов. Добавьте к этому сложнейшую систему военно-инженерных укреплений, прикрывавших подступы к Берлину, начиная со ставших знаменитыми Зееловоких высот, и вы получите некоторое представление о том, какие трудности должны были одолеть наши войска, прорубая себе путь к рейхстагу, на кровле которого предстояло поднять красный флаг. [92]
92
К началу апреля 1945 года противник создал на подступах к Берлину три оборонительные полосы. Первая полоса глубиною 5–10 километров, проходившая по левому берегу рек Одер и Нейсе, имела три позиции со сплошными траншеями, дотами и дзотами. Подходы к переднему краю прикрывались проволочными заграждениями и минными полями. Вторая полоса обороны глубиной 1–5 километров проходила в 10–20 километрах от переднего края первой полосы и состояла из одной-двух траншей. Третья полоса была подготовлена в 10–20 километрах от второй. Все города, деревни и даже отдельные строения на всем пути до Берлина были превращены в узлы сопротивления. Общая глубина оборонительной системы достигала сорока километров. К этому надо добавить, что здесь протекало несколько рек, местность изобиловала каналами. Все это сильно затрудняло наступление. Наконец, вокруг самого Берлина и в самом городе было построено три оборонительных обвода. В Берлине насчитывалось более 400 бетонных долговременных сооружений. Наиболее крупные бункеры насчитывали до шести этажей («История. Великой Отечественной войны Советского Союза», т. 5, стр. 251–253).