Люди среди людей
Шрифт:
Доктор Датт, подстегнув лошадку, догоняет Хавкина. Городские улицы остались позади. Перед ними в кольце садов лежит гордость Капурталы - Священное озеро.
– Смотрите, коллега, там внизу видны жилища всех этих каменных, деревянных и глиняных идолов.
Бактериолог действительно видит по берегам несколько храмов. Но Датта вовсе не интересует внешний вид молелен. Куда более занимают его личные характеры населяющих храмы богов и богинь. Богиня смерти - Мари-Аммен - имеет обыкновение входить в человека, больного оспой. Маленькая мать - Тшина-Аммен - губит заболевших корью. Но жертвенники возносятся не только богам, но и демонам. Пей-Маден нагоняет болезни на скот и людей, Шудела-Маден шатается по кладбищам, а Матшанди-Муппан -
– Посудите сами, - продолжает свою филиппику Датт, - можно ли ожидать ясных и решительных действий от народа, охваченного постоянным страхом и раболепием перед своими богами и их представителями на земле? Право же, нищий зеленщик, счастливый оттого, что священная корова собрала его последнее достояние, - символ Индии, охваченной религиозным безумием!
Хавкин улыбается горячности товарища и в то же время с удовольствием его слушает. Жизнь свела их - двух бездомных поневоле - в первые же дни после приезда бактериолога в Калькутту. Но именно эта бездомность пробудила и их взаимные симпатии. Узнав о целях Хавкина в Индии, доктор Датт незванно явился к нему в калькуттскую гостиницу.
– Наша поговорка гласит, что добрый человек посылается богами, - заявил он.
– И хотя я не принадлежу ни к одному из трех индийских вероисповеданий, но ясно вижу, что вы посланец добрых сил. Возьмите меня в помощники, и я стану самым преданным апостолом противохолерных прививок.
Было в этом худощавом, подвижном, как подросток, человечке с грустными, даже старческими глазами что-то, что вызывало к нему доверие. И это доверие доктор Датт не обманул. О а оказался дельным сотрудником в лаборатории и безотказным спутником в нелегких поездках бактериолога по дорогам Индии. А склонность его к философии и историческим экскурсам открыла Владимиру Хавкину многие неведомые для иностранца стороны индийской жизни.
Всадники спустились к самому берегу длинного искусственного озера. Здесь царствовал покой. Тихо млели иссохшие лесистые холмы. Среди пожелтевших деревьев молчаливо высились древние, украшенные сверху донизу храмы. Наиболее величественный из них - храм Вишну - как будто плыл, стоя на небольшом островке посреди водной глади.
Утренняя свежесть озера и тишина располагали к молчанию. Датт утих. Очевидно, ехать было уже недалеко. Слуга бежал к каким-то ярким беседкам на дальнем берегу, где, еще не четко различимая, виднелась группа людей. Слева среди зелени показалось еще одно маленькое озерко, вернее, пруд, когда-то, очевидно, сливавшийся со Священным озером. Теперь большой и малый водоемы были разделены широкой, заросшей кустарником и деревьями полосой земли. Неожиданно из-за этой зеленой стены раздались звуки, сильно напоминающие «кряканье» усердно работающих дровосеков: шумный вдох, удар топора и резкое «ха» - выдох.
– Дхоби - стиралыцики белья, - пояснил доктор Датт. Лошади подошли к купе ив, свесивших над прудом свои ветви, и Хавкин увидел несколько полуголых мужчин, которые, стоя на коленях у самой воды, с размаху били мокрым бельем по камням. Подобно дровосекам, они подбадривали себя хриплыми и резкими выкриками. Бросилась в глаза худоба оливковых тел. Хавкин кивнул стиральщикам, и этого скромного знака уважения со стороны европейца оказалось достаточно, чтобы люди оставили свое дело и приветствовали иностранца глубокими поклонами.
– «Две тысячи лет стремятся дхоби разбить скалистое основание нашей Индии - и пока безуспешно», - с невеселой улыбкой процитировал доктор Датт чью-то стихотворную строку.
– Не подумайте, коллега, что это только поэтическая фигура - это действительно так. Ведь дхоби - не профессия, дхоби - каста. Родившийся в семье стиралыциков не может рассчитывать на иную участь, кроме участи своих предков. Мистер Армстронг считает, что власти не должны вмешиваться в подобные «народные обычаи». Не проще ли сказать, что семьдесят тысяч мистеров армстронгов потому только и могут командовать в Индии, что 250 миллионов жителей страны разобщены кастами, верами, бесчисленными путами диких запретов и вздорных обычаев?
От дальних беседок навстречу им приближались два фантастически разодетых всадника, офицеры армии Капурталы. Подскакав ближе, один из них наклонил красно-зеленый тюрбан с золотой каймой и попросил вакцинаторов спешиться. Пришлось оставить Лала с лошадьми и продолжать путь пешком. Эта предупредительная встреча и шествие с сопровождающими были совсем уж непонятны. Эскорт или конвой?
– Нам собираются, видимо, показать самого махараджу, - шепнул Датт.
– А здешние князьки умудряются самое пустяковое свое участие в любом деле окружать помпой и пышностью.
Махараджа так махараджа, только бы скорее снова взяться за шприц! Солнце все более чувствительно давало о себе знать. Оставленная на сохранение Лала вакцина при такой жаре очень скоро может потерять свою активность. Если предстоит вакцинация горожан, следует поторопиться. Ганкин присылает свежую вакцину из Агры через два дня на третий. Прежние порции израсходованы в деревне на холмах. Прививка дала хороший результат: вот уже три дня никто из привитых холерой не заражается, хотя вокруг люди мрут как мухи. Кстати, не об этой ли «незаконной» вакцинации собираются беседовать с ним власти Капурталы? Что ж, совесть Хавкина чиста. Предварительно он даже, как советовал резидент, беседовал со стариком садху. Не его вина, что они со «святым» разошлись во взглядах.
Садху они с Лалом разыскали на другой день после переезда в деревенское бунгало. Старик жил на вершине соседнего лесистого холма, километрах в двух от их деревушки. Дорога к его жилищу шла по крутому каменистому ложу пересыхающего ручья. Пришлось, обливаясь потом, карабкаться по горячим камням, между которыми лишь еле-еле сочилась струйка воды. Хавкин уже подумывал о том, чтобы вернуться, когда русло сделало крутой поворот и нестерпимый зной неожиданно спал. Над их головами сомкнулись кроны двух мощных смоковниц. Деревья-гиганты, у корней которых бил родник, в отличие от своих собратий, не сбросили листвы. Под их ветвями образовалось нечто вроде большого зеленого грота. Садху сидел у небольшого костра посреди этого природного убежища, о чем-то размышляя. Изжелта-седые волосы волнами сбегали по его голым плечам и спине. Однако в аскетическом облике старца не было и намека на дряхлость. Он нисколько не удивился появлению незнакомцев. В ответ на приветствие кивком пригласил их присесть к костру и продолжал молча глядеть в огонь. Хавкину не пришлось называть себя. Помолчав минут пять, «святой» на хорошем английском языке сказал, что знает о пришельце больше, чем тот знает сам о себе.
– Я был убежден: ты придешь на гору, - явно рассчитывая на удивление слушателей, добавил он.
Однако только Л ал изумленно воспринял это «прозрение». Хавкин слишком хорошо знал, как много людей приходит ежедневно со своими делами на гору.
Держался садху с подчеркнутым достоинством, хотя и не без гостеприимства. Не прерывая молчания, напоил гостя ключевой водой, показал свои владения: хижину, а повыше на горе в лесу небольшую, покрытую травой молельню. В полутьме храма Хавкин разглядел вырубленного из цельного камня длинного, под потолок, идола. Художник, творец этого «бога», показал себя незаурядным мастером: блестящая от жертвенного масла физиономия бога плотоядно улыбалась, елейная улыбка не скрывала, а, наоборот, подчеркивала гнусный нрав божества. «Святой» не стал долго задерживаться в храме. Той же лесной дорожкой он привел гостей обратно под гигантские смоковницы и важно уселся у костра. Еще в деревне Хавкин слышал, что старик, лет двадцать уже не спускавшийся со своей горы, служит населению одновременно адвокатом, мировым судьей и духовным наставником. Хотелось бы от самого садху услышать о его деятельности.