Люди среди людей
Шрифт:
– Сахиб доктор будет колоть своей иголкой солдат тоже?
– робко спрашивает кто-то переводчика.
– Да, конечно. Не позже чем завтра утром.
– И тогда холера уйдет?
Солдаты сняли уже два ряда камней в нише Рахатмэ. За стеной - ни звука. Еще ряд камней спят. Один из солдат заглянул в глубину.
– Ты жива, Рахатмэ? Откликнись, Рахатмэ! Тишина.
– Она очень испугалась, когда мы начали закладывать стону, - будто оправдываясь, говорит солдат.
– Она просила не убивать ее, а потом закричала и утихла, - добавляет другой.
Рахатмэ находят на самом дне. Неужели этот маленький сверток валяющихся в грязи тряпок и есть та самая Рахатмэ-Ласточка,
Медики осматривают жену махараджи, покачивая головами. Белый врач многозначительно похлопывает себя по тому месту, где бьется сердце.
– Страх, - говорит переводчик, - страх - самый жестокий убийца.
Больше им нечего делать в подземелье. Снова дымят факелы в бесконечно длинном, петляющем коридоре. Но теперь люди идут медленно, едва переставляя ноги. Хмурый начальник тюрьмы бредет в хвосте процессии. Солдаты стараются держаться от него подальше: этот не забудет отомстить любому свидетелю своего позора.
Позади всех, волоча по камням ненужное ружье, плетется Кхандала. Ему страшно оставаться внизу возле тела брата, но еще страшнее подниматься наверх. Сегодня же будет проведено следствие, и еще до захода солнца станет известно, кто провел врачей по правому коридору. И тогда… Кхандале кажется, что он целый век пробыл в темнице, но во дворе после ухода врачей прошло лишь двадцать минут. Здесь ничего не изменилось: все так же ослепительно сияет солнце, томятся на жаре его товарищи и над камнями по-прежнему поднимается дрожащий столб перегретого воздуха. Только в кресле, где раньше сидел министр двора, теперь новое лицо - резидент британского правительства капитан Армстронг. Но какое Кхандале до этого дело? Разбитой походкой идет он на место, становится в строй и в тот же миг сливается с массой таких же, как он, оранжевых тюрбанов и синих френчей.
…
Хавкин тяжело поднимается по ступеням. Он бледен, весь в грязи, на лбу кровоточит ссадина. Его растерзанный вид странно контрастирует со свежевыглаженным костюмом и розовыми щеками резидента. Но мистер Армстронг достаточно воспитан, чтобы не придавать значения внешнему виду своего собеседника. Он любезно приподнимается навстречу врачам. Отлично. Прекрасное начало. Он, капитан Армстронг, уже сообщил соответствующим инстанциям, что прививки в тюрьме Капурталы прошли блестяще. Вероятно, завтра мистер Хавкин пожелает предпринять вакцинацию дворцовой стражи. Не правда ли?
– Они там мучают и убивают людей, - не слушает его Хавкин.
– Как представитель центрального правительства вы обязаны вмешаться.
Да, да, но он надеется, что мистер Хавкин окажет ему честь и позавтракает в резидентс-хаузе. Мистер Датт, если пожелает, тоже… И не надо пока о делах. Экипаж ожидает их у дворцового подъезда.
Белый доктор проводит рукой по лицу. На побледневшей коже остаются грязные полосы.
– Вы, вероятно, плохо меня поняли; капитан, - тихо повторяет он.
– Только что я был свидетелем преднамеренного убийства. Если вы не желаете расследовать это преступление, я лично должен обратиться к махарадже.
– Его высочество отбыл с ответным визитом вежливости в Патиалу.
– Я дам телеграмму вице-королю…
– Боюсь, что и тут вас ожидает разочарование, - уже не скрывает раздражения резидент.
– Ваш запрос пе находится в
компетенции центральных властей. И поверьте мне, мистер Хавкин, нам лучше всего перенести эту беседу в мой дом.
С минуту Хавкин рассматривает свои грязные ладони, потом поднимает усталый взгляд. Доктор Датт уже собрал со стола и уложил в ящик всю прививочную посуду. Что делать дальше? Да, конечно, надо идти. Но прежде следует решить для себя еще что-то. Что именно? Лица, лица… Сколько их тут? И вдруг Хавкин видит единственно нужное ему сейчас лицо. Среди сотен одинаковых синих человечков с ружьями его, как магнитом, притягивает именно этот солдат, тот самый их проводник, чей брат умер в тюрьме от холеры. Надо справиться, как его имя. Он добрый и честный человек. Для разбирательства важен именно такой неподкупный свидетель. Но почему парень потупил взор и стал так упорно созерцать свои босые ноги? Хавкин хочет подойти к солдату, но доктор Датт берет его под руку и поворачивает в сторону ворот.
– Не надо… - шепчет он.
– Этим никому не поможешь. Скорее навредишь. Солдат пе свидетель…
Хавкин идет опустив голову. Он видит только бесконечный ряд ружейных прикладов и босых ног. Ружья и ноги - и ничего больше.
А слева, догоняя, уже рокочет бархатный баритон капитана Армстронга:
– Вот и хорошо, мистер Хавкин. Вот и отлично. Жена будет так рада вам! Только умоляю: не рассказывайте, пожалуйста, при ней ничего такого. Бедняжка совсем недавно приехала из Европы и, знаете, очень болезненно переносит дикость здешних нравов…
XII
Вот уже два часа, как он безнадежно пытается проникнуть в смысл первой страницы английского романа. Книга была приобретена в Калькутте из-за храмов на обложке. Покупатель по простоте душевной надеялся с ее помощью расширить свои представления об Индии. Но тщетно. Сначала казалось, что слишком тускло горят свечи, потом стало раздражать скрипучее плетеное кресло. Но, конечно, дело не в кресле и свечах. Просто одолевает нестерпимая духота. Ночь не принесла ни капли прохлады. Хавкину кажется, что душный пыльный жар время от времени даже усиливается: он набегает на веранду какими-то тяжелыми волнами. После таких приливов планета Земля становится непригодной для обитания. Не хватает воздуха. Из сада тянет горьким запахом умирающих без воды растений. В этой печке только кровопийцы-насекомые чувствуют себя привольно. От их укусов все тело в расчесанных до крови волдырях. Странно, но, кажется, москиты жалят только европейцев. Иначе как же полуголые индийцы переносят эту непрерывную муку?
Доктор Датт затих в своем гамаке; Лал, видимо, тоже улегся на веранде с другой стороны дома. Тишина. Только из-за густых зарослей гибнущего сада слышится приглушенная расстоянием музыка. Завывают индийские духовые инструменты, монотонно звякает жесть, и хриплые голоса тянут столь же монотонный мотив. Это жрецы в деревенском храме молят богов поторопиться с муссоном.
Дождь… Он так необходим сейчас и людям и земле. Освежающий прохладный дождь… Но ничто в природе даже не намекает на близость муссона. Не от туч туманится похожая на плывущую лодочку опрокинутая тропическая луна. Ее застилает пыль - едкая, мелкая, поднятая на высоту Эвереста пыль пенджабских дорог.
Хавкин отложил книгу. В бледном круге света на полу что-то зашевелилось. У самых его ног из щелей один за другим выползали крупные темные муравьи. Они деловито сбиваются в кучки и замирают, чуть шевеля усиками. Похоже, насекомые чего-то ожидают. Черные кучки растут, становятся гуще, сливаются между собой. Индия задает европейцу очередную свою загадку: что спугнуло сон и покой работяг муравьев? Без серьезной причины эти отлично организованные насекомые не покинули бы среди ночи свои подземные жилища. Они бегут. Им угрожает гибель.