Люди среди людей
Шрифт:
– Наш город не позволяет грустить, - будто угадывая мысли спутника, говорит Клер.
– Когда в моем доме случается неприятность, я беру Луиз за руку, и мы отправляемся просто бродить по улицам. И, знаете, всегда возвращаемся в отличном расположении духа. Париж - прекрасное лекарство от всех болезней.
Да, Париж умеет врачевать душевные раны. Остались позади сенские мосты, карета пересекла аристократический Сен-Жермен и мчит дальше на юг, все глубже и глубже проникая в квартал науки, район лицеев, институтов, больниц. Здесь все памятно и мило бывшему препаратору Пастеровского института. Ровные ряды окон библиотеки Сент-Женевьев
А по другую сторону улицы - Люксембургский сад, любимое место прогулок Ильи Ильича, Весной, после напряженного, проведенного в лаборатории дня, Мечников тащил ученика посидеть под вековыми деревьями. Нежные, просвечивающие на солнце листья, пятна света на траве, и посреди этого пира расцветающей природы - мудрый белобородый «папаша Меч», раздающий конфеты гуляющим по парку малышам. Каков-то он теперь - учитель? Его научная известность обогнала славу Дюкло и Ру - ближайших сотрудников Пастера. Поговаривают, что шведская Академия наук собирается наградить Мечникова Нобелевской премией. Справедливо. Научная страсть и талант редко совмещаются с таким поразительным трудолюбием…
Бульвар Мон-Парнас, улица Вожирар - тоже знакомые места.
Клер, конечно, нарочно выбрал гостиницу именно в этом районе, неподалеку от института, чтобы доставить другу радость от встречи с местами юности. Интересно, однако, кто же еще, кроме Анри, ожидает Хавкина в Париже? Вильбушевич? Нет, Иван уехал в Россию и, как говорят, был не последним лицом среди организаторов революции. Кто-нибудь из Пастеровского института? Тоже нет. А Клер подзадоривает:
– Нехорошо, нехорошо, друзей все-таки надо помнить…
Разгадка пришла раньше, чем Хавкин ожидал. Карета остановилась у подъезда солидного отеля на Рю Вожирар. И, едва они миновали вращающуюся стеклянную дверь и вошли в вестибюль, как навстречу им устремился невысокий полный господин восточного типа. Черные длинные волосы разметались по плечам, белоснежная сорочка и манжеты подчеркивали смуглоту лица и рук.
– Клянусь богиней Холерой, мистер Хавкин, вы не узнаете меня!
Это напоминало наваждение: Джогендра Датт? Откуда он здесь? Ударился в науку? Тоже приехал в Институт Пастера?
Черные, как маслины, глаза маленького доктора победоносно сверкали, когда он сначала сложил руки для приветствия по-индийски, а потом просто кинулся в объятия давнему товарищу. Этот блеск, пожалуй, более всего удивил Хавкина. Он хорошо помнил похожего на худенького подростка доктора с его по-стариковски грустным взглядом. Какие же события должны были свершиться, чтобы двенадцать лет спустя располневший, округлившийся Датт вдруг стал смотреть на мир почти юношески светлыми глазами? Получил богатое наследство? Назначен на важный пост?
– Нет, нет, милый Хавкин, не старайтесь, вам не хватит всех ваших знаний, чтобы догадаться, какие причины привели меня во Францию. Но, прежде чем я сам открою вам секрет, давайте поднимемся к вам в номер.
Датту явно не терпелось показать, как он справился со своей должностью квартирьера. Двухкомнатный удобный номер действительно был выше всяких похвал. Нога тонула в мягких коврах. Глаз везде встречал позолоту, зеркала, картины. А главное - здесь весело трещал камин и было по-настоящему сухо и тепло. Доктор Датт отлично приготовился к приезду старого товарища. Три удобных кресла стояли вокруг овального столика, будто специально ожидая прихода гостей. Умывшись и переодевшись с дороги, Хавкин увидел на столике поднос с кипящим кофе и легкий завтрак для троих. На правах хозяина Джогендра Датт принялся подливать сотрапезникам черный, сваренный на индийский манер напиток, подкладывать удивительно вкусные маленькие пирожки…
Его появление в Париже меньше всего напоминало чудо. То, что произошло после отъезда Хавкина из Индии осенью 1895 года, было более чем обыденно. Атеист и правдоискатель, доктор Датт очень скоро стал нежелательной фигурой в Агре. Ему предложили выехать из города. Он отказался. Было состряпано «дело» по обвинению врача в «антиправительственной деятельности». Суд, скорый и неправедный, определил меру наказания в пять лет тюрьмы. Через пять лет выпущенный на свободу Датт уже всерьез решил заняться тем, за что так несправедливо пострадал. Он открыл в Калькутте газету, чтобы клеймить колониальные власти, но уже после четвертого номера издание было запрещено, а новоиспеченному редактору недвусмысленно напомнили о его недавних злоключениях. Оставалось только эмигрировать. Датт избрал Францию. Там давно уже накапливала силы индийская революционная группа. Да, все, решительно все было обычным в этой истории, даже то, что британская администрация в Индии сама породила еще одного своего противника.
Знакомство с Клером тоже произошло при весьма естественных обстоятельствах. Раз в месяц Анри печатает в «Матэн» очередную статью о жизни революционных эмигрантов в Париже. Он написал уже о русских социал-демократах, о противниках испанской монархии и недавно появился с той же целью в штаб-квартире индийских революционеров. Датту товарищи поручили ввести журналиста в курс жизни индийской колонии. Собственно, тут-то и произошла единственная неожиданность: у бывшего врача из Индии и парижского газетного обозревателя оказался общий друг - русский ученый, проживающий в Лондоне.
– Вы, Вольдемар, числитесь у них на положении сто шестьдесят седьмого индийского божества, - пошутил Клер.
– Даже мои личные акции подскочили, когда я заявил, что давно знаю и уважаю вас.
– Святая правда, - подхватил Датт.
– Молодая Индия знает, чем она обязана доктору Хавкину. И можете быть уверены: когда будет нужно, мы выступим на его стороне.
– Давно пора, - пробасил Клер.
– Кришнаварма, наш признанный лидер, поручил мне, не откладывая, устроить эту важную для нас встречу. Если мистер Хавкин не возражает, я заеду за ним сегодня же в семь вечера.
– Могу засвидетельствовать, Вольдемар, - заметил журналист, - вас ждет там самый любезнейший прием. Кстати, я тоже приглашен на сегодня. Но приеду не раньше восьми: есть дела в газете. Только едва ли, друзья, при нынешней ситуации следует извещать о встрече посторонних. Пусть эта поездка останется пока в секрете. Имя ученого и без того вызывает в Индии и Англии слишком много ненужных толков.
– Не согласен!
– запротестовал Датт.
– Все передовое в Индии воспримет дружбу изгнанников с доктором Хавкиным как самую добрую весть.