Люди среди людей
Шрифт:
А дорожные опасности?
В записной книжке академика за 1929 год среди срочных дел, которые надлежало завершить до отъезда в Западный Китай, значится: «Составить завещание». Путешественник был слишком хорошо осведомлен о превратностях дороги, чтобы не забывать о сверзающихся в пропасть лошадях и возможных воздушных катастрофах. Но одно дело помнить, другое - бояться. Страха не было. Опасность для Вавилова - естественное следствие дальних поездок, некая законно взимаемая плата за радость познания. Он готов платить этот налог, платить чем угодно - риском, трудом, собственной жизнью. Опасности - будущие и минувшие - были даже в какой-то степени ему по душе. Неизбежный в экспедициях риск наполнял жизнь острыми переживаниями, ароматом романтики, всем тем, что этот взрослый ребенок втайне обожал. Риск представлял случай ощутить в себе стальную пружину воли, силы, выдержки. А ведь это немалая радость - знать, что тебе доступно многое из того, что не по плечу другим.
И это все?
Нет, - утверждает один из друзей Николая Ивановича,
– Путешествия были для Вавилова не только желанны, но необходимы. Без них он попросту не достиг бы тех вершин познания, которые ныне связаны с его именем. Без них не стал бы великим Вавиловым.
«У каждого естествоиспытателя, - поясняет Тимофеев-Ресовский, - своя манера постигать научные истины. Один склонен углубляться в частности и оставлять после себя славу знатока деталей; другому, наоборот, дано обобщать довольно крупные «блоки» механизма природы. Большинство исследователей занято анализом фактов, но есть (хотя их очень мало) и мастера научного синтеза. Это они вносят в науку новые идеи, конструируют для человечества мир, каким его никто прежде не видел. Вавилов - из породы конструкторов. Ботаническая география, история культурной растительности требовали для серьезных выводов океана фактов. Факты были накоплены, описаны, но из страха потонуть в этом океане мало кто рисковал пускаться по нему вплавь. Ботаники XIX и начала XX века считали неприличным изучать одновременно более чем один или два вида. Не станем иронизировать над их узостью. Вот грубый подсчет: из двухсот тысяч видов высших растений человек использует тысяч двадцать. Пусть в культуре имеется только две тысячи растений, но и на знакомство с ними исследователю не хватило бы самой долгой жизни. Николай Иванович взялся за это предприятие. Взялся и вышел победителем. Помогла нечеловеческая работоспособность и экспедиции, множество экспедиций, после которых даже завистники соглашались, что «никто не видел такого количества и такого разнообразия культур, какое видел и изучил Вавилов». Экспедиции для него - средство познавать мир».
Но как справиться с лавиной увиденных фактов? Тут выясняется еще одно достоинство Вавилова-исследователя. Он мастер синтеза, человек, способный удержать в памяти, осмыслить и расположить в стройной системе несчетное число больших и малых, собственных и чужих наблюдений. Закон гомологических рядов и теория центров происхождения культурных растений не могли бы появиться на свет, не обладай их творец даром эмпирического обобщения.
Профессор Тимофеев-Ресовский напоминает слова древнегреческого философа Платона: «Лошадь увидеть каждый глупец сумеет, а вот увидеть лошадиность - талант, который дается не многим». Вавилов умел «видеть лошадиность», умел находить общее, единое, закономерное среди миллионов разрозненных и, казалось бы, совершенно непохожих явлений природы. Эмпирическое обобщение - инструмент великолепный. С его помощью Чарлз Дарвин постиг тайну происхождения видов, а Дмитрий Менделеев создал Периодическую систему элементов. И хотя потомкам абсолютно все равно, каким методом добыто то или иное открытие, в истории науки имя Николая Вавилова стоит в одном ряду с самыми блестящими мыслителями естествознания. «Наука движется толчками, в зависимости от успехов, делаемых методикой», - заметил физиолог академик И. П. Павлов. Методика Дарвина, Менделеева, Вавилова дала естествознанию XX века побуждающий толчок огромной силы.
Вот и книге конец. Можно, конечно, укорить автора за то, что он не описал все экспедиции своего героя. Это верно. Мы не коснулись поездок в Западный Китай, в Корею, на остров Тайвань, в Японию. Нет глав, посвященных Швеции, Дании, Германии. А Хибины, Дальний Восток, Западная Украина?… Имеет ли право автор биографической книги ставить последнюю точку где-то на половине жизненного пути своего героя?
Признаю: я сделал это преднамеренно.
Человек, который настойчиво твердил, что жизнь коротка, надо спешить, - торопился не напрасно. Он умер совсем молодым. Но итоги его жизни - грандиозны.
Мы рассказали о Вавилове-путешественнике. Но кроме того, он был организатором советской науки, созидателем большой научной школы. Автор трехсот исследований, он боролся за свои идеи, побеждал и терпел поражения. Ему случалось ошибаться и расплачиваться за свои ошибки. Но в памяти потомства остались по справедливости не мелкие ошибки, а великие победы. Остался институт в Ленинграде, который носит имя своего основателя, осталась бесценная коллекция семян, по сию пору одаряющая сортами наши сады, поля и огороды. Есть улица имени Вавилова, научное общество имени Вавилова, Вавиловская премия Академии наук СССР. Не прошли даром и четверть века на колесах. «Колеса» Николая Ивановича оставили глубокую колею и в науке и в человеческих сердцах. Биография академика Николая Вавилова - целая эпопея. В одной книге ей тесно. Прав профессор Павел Александрович Баранов, участник нескольких экспедиций Вавилова: «Яркая и прекрасная жизнь Николая Ивановича долго будет привлекать внимание исследователей и вдохновлять писателей. Будет написано немало монографий и статей, посвященных его творческому пути в науке. Образ этого человека найдет отражение и в художественной литературе. Наша молодежь должна знать эту большую жизнь, которую можно по праву назвать подвигом ученого, должна учиться на ней, как нужно самоотверженно работать и как нужно любить свою родину и науку».
Эта книга - одна из первых попыток писателя обратиться к замечательной судьбе. Будут и другие попытки, другие книги.
1965 - 1967
ТОТ, КОТОРЫЙ СПОРИЛ
ПОВЕСТЬ О ЛЕОНИДЕ ИСАЕВЕ
ЧЕЛОВЕК В ПРОБКОВОМ ШЛЕМЕ
Каждый раз, когда я подъезжаю к Бухаре, мне кажется, что жизнь начинается снова. Я считаю Бухару своей второй родиной. Здесь я родился как исследователь и борец.
Проф. Л. М. Исаев – о сене.
7. XI . 1959 года
Впервые он появился в Бухаре в конце жаркого августа 1922 года. В сильно обезлюдевшем за годы войн и революций городе на него сразу обратили внимание. Среднего роста, сухопарый, в белом тропическом шлеме. Рубашка с туго закатанными рукавами, бинокль и полевая сумка на ремнях делали его похожим на британца из колоний. И ходил он, как британец, легко, невозмутимо. Особенно привлекал внимание прохожих пробковый шлем, обвитый противомоскитной сеткой. С тех пор, как два года назад был свергнут последний эмир и бывший эмират превратился в Бухарскую Народную Республику, господа в таких шлемах не появлялись на улицах города. Инглез? Ференг? Стоило, однако, перевести взгляд на ноги иноземца, и сразу становилось ясно: владелец бинокля и полевой сумки не из породы господ. Эти порыжевшие солдатские обмотки и давно не чищенные башмаки явно не принадлежали англичанину или французу. Рус? Но что он делает в Бухаре?
Русский вел себя странно. Вокруг него кипели знаменитые бухарские базары; на городских перекрестках, где каменные купола скрывают в своем темном чреве десятки лавок и лавчонок, возбужденно торговались покупатели и продавцы. Иноземец ничего не продавал и не покупал. Он не обращал внимания на великолепный черно-белый ханатлас [1 Ханатлас - шелковая материя, из которой в Средней Азии шьют преимущественно женскую одежду], на россыпь золотошвейных тюбетеек, на чеканную медную посуду. Просто стоял у Ляби-хауза и глядел в густо-зеленую глубину пруда. Потом спустился по тесаным каменным ступенькам вниз, присел на корточки, зачерпнул пригоршней воду. Но пить не стал, а только рассматривал бегущие между пальцев струйки. Покончив с водой, занялся аистами. Эти любимцы Бухары безбоязненно раскидали свои хворостяные гнезда на куполах мечетей и на мощных кронах трехсотлетних шелковиц. Сейчас, в конце августа, аисты готовились в путь, в далекую Индию. Будто прощаясь с городом, они задумчиво стояли над крышами Бухары. Блаженно улыбаясь, приезжий помахал им рукой. Знал ли он, что впервые увидеть стоящего аиста - к счастью? Вряд ли. Просто его опьяняло великолепие восточного города.
Острые на язык торговцы из мануфактурных рядов быстро распознали в иноземце пустого человека. «У этого бездельника нет ни теньги за душой», - согласились с ними завсегдатаи чайханы на берегу Лябихауза. Человек в шлеме оправдал их самые худшие предположения: он не заказал зеленый чай в чайхане, не попробовал душистый плов, который готовился тут же на глазах покупателей. Взял самую дешевую лепешку, сунул ее в сумку и отправился бродить по городу. Его видели потом у всех одиннадцати ворот Бухары, возле древних глиняных стен города, около мастерских кузнецов, гребеночников и чеканщиков. Он нигде не торговался, не бранился, не покупал, а только смотрел и смотрел, высоко задирая свой шлем перед порталами изукрашенных мечетей и медресе.
Вскоре после полудня странный человек вошел в двухэтажное кирпичное здание за железной решеткой. Домов европейской постройки по всей Бухаре было всего три. Половину одного из них занимала почта, но иноземец направился в другую половину, где над крыльцом свисало выгоревшее алое полотнище. С недавних пор тут разместилось Постоянное представительство РСФСР в Бухарской республике. Зачем приезжий ходил в постпредство и что увидел за порогом этого учреждения, рассказывают разное. Но все сходятся на том, что уже в дверях ему пришлось переступить через тело тяжело больного красноармейца. Бросив винтовку, почти без сознания, парень трясся в тропической лихорадке. В прихожей не оказалось швейцара, в приемной - секретаря. Лишь миновав несколько пустых кабинетов, приезжий разыскал самого постпреда. Фонштейн сидел за письменным столом и, подавляя лихорадочную дрожь, пытался что-то писать. Желтая, как пергамент, кожа, отеки под глазами, воспаленный мученический взгляд свидетельствовали о том, что представитель великой державы не избежал общей участи - его трепала малярия.