Люди среди людей
Шрифт:
…Академик Вавилов - руководитель всесоюзного агрономического штаба… Образ вроде бы точный (хотя, как уже говорилось, далеко не новый), но присмотритесь к тому, что делает, чем занят этот начальник штаба в 30-е годы, и вы увидите: ведет себя «начальство» в высшей степени «несолидно». То и дело, покинув кабинет, ученый устремляется в дальние углы Закавказья, в пустыни Туркмении, на Кольский полуостров. Инспекция? Да, по долгу службы он обязан знать состояние своих «соединений». Но часто в путь зовет не служебная надобность, а чувство личной ответственности за общегосударственное дело. Стране, всерьез взявшейся за индустриализацию, нужен хлопок, необходим каучук и хлеб, много хлеба, чтобы кормить молодые промышленные города. И за все - за хлопчатник, пшеницу, за каучуконосы - президент ВАСХНИЛ, директор Института растениеводства считает себя в ответе.
Хуже всего с каучуконосами: нет пока
Летом 1932 года Вавилов с комиссией специалистов едет в Кара-Калу. Там - Институт каучука и гуттаперчи, а рядом поля туркменской опытной станции ВИРа. Каучук - не единственное дело, которое, как обычно, гонит Николая Ивановича из Ленинграда через Каспий в среднеазиатские республики. Не единственное, но важное. И в Кара-Кале это знают. Президента ждут с нетерпением. Ему приготовлена комната, обсуждается вопрос, где академик будет питаться. Мальчишки - дети сотрудников - то и дело лезут на плоские крыши, чтобы первыми разглядеть среди унылых лессовых холмов пыль начальственного кортежа. Но день склоняется к вечеру, а машин все нет. Кара-Кала поселок маленький, от железной дороги далеко, развлечений не так-то много. А тут как раз знакомый туркмен из ближнего кишлака пригласил растениеводов и агрономов на свадьбу. Жаль отказаться от удовольствия, ученый люд покинул станцию, не зная, что в пустынном районе между Кизыл-Арватом и Кара-Калой сломался один из двух автомобилей комиссии и шоферы уже несколько часов тщетно пытаются привести машину в порядок. Только в сумерках добрались гости до поселка. И тотчас Николай Иванович отправился смотреть гваюлу.
«Появление Вавилова произвело впечатление буйного ветра, а сам он показался нам сверкающим метеором», - вспоминал впоследствии один из каракалинцев. Не станем упрекать его в преувеличении. Некоторые основания для столь сильных эпитетов у него были. «Поля мы осматривали при свете автомобильных фар, - пишет в своих воспоминаниях профессор А. В. Гурский.
– От одного поля к другому ехали так: впереди, освещенный автомобильными фарами, ехал я на велосипеде, затем шли машины… Осмотрели все опыты, включая и траншеи…» Много ли можно увидеть в поле темной южной ночью даже при свете автомобильных фар? Это, оказывается, зависит от того, кто смотрит.
Вавилов детально знал физиологию гваюлы, ее потребность в почве, влаге и солнце. Знал, что пустыни Мексики с перепадающими летними дождями отличаются от пустынь Туркмении, где летом дождей, как правило, не бывает. Увидев на окраинах Кара-Калы чахлые кустики с засыхающими веточками, он сразу понял, что опыт не удался, развести каучуконосы в Туркмении нельзя. Надо либо орошать плантации, либо переносить их в районы с более влажным летом.
«Только поздним вечером вернулись мы на станцию, - пишет профессор Гурский.
– Каракалинские пограничники пригласили Николая Ивановича и его товарищей на ужин. А глубокой ночью без перерыва и отдыха Вавилов открыл совещание о будущем гваюлы… Совещание окончилось на рассвете. Большинство спутников Николая Ивановича к этому времени уже свалились от усталости. С теми, кто еще держался на ногах, он отправился осматривать поля Туркменской опытной станции, засеянные другими культурами. Было уже совсем светло. Сотрудники, не участвовавшие в совещаниях и мирно спавшие на свежем воздухе под марлевыми пологами, просыпаясь, с удивлением видели быстро движущуюся группу людей, во главе которой летел бодрый, свежий и веселый академик Вавилов. За короткий марш по полям он заметил все существенное, дал нужные рекомендации, поругал кое-кого за упущения. Затем с веселым криком поднял ото сна тех, кто не выдержал ночного совещания, сел в машину и уехал в Кизыл-Арват и дальше, к новым людям, новым дорогам и новым работам».
Стороннему наблюдателю эта ночная суматоха могла показаться странной.
Зачем так торопиться? Почему не дать отдых себе и людям? Да и можно ли принять правильное решение в подобной спешке? Очевидно, такие укоры звучали бы справедливо, если бы на месте Николая Ивановича находился любой другой ученый, путешественник, администратор. Но Вавилову посещение Кара-Калы не показалось ни слишком торопливым, ни утомительным. Таким был естественный темп его жизни, нормальный ритм его работы. И успел он не так уж мало: за часы, проведенные на полях, окончательно убедился - промышленные посевы гваюлы надо как можно быстрее провести в более влажные долины Таджикистана. Так впоследствии и было сделано.
Вслед за гваюлой занялся он хлопчатником. Старые, распространенные в среднеазиатских республиках сорта оказались малоурожайными, а главное - у местного хлопка было слишком короткое волокно. Текстильщики выражали недовольство хлопководами. Серьезная проблема. Надо выводить новые сорта, испытывать те, что привезены из-за рубежа.„Плантации хлопка двигаются на север, хлопчатник появился на Северном Кавказе и Южной Украине. Хорошо ли ему там? Еще одна проблема.
Вавилов неотступно размышляет о хлопковых делах. И не только размышляет… В январе 1933 года, покинув Бразилию, он самолетом отправился на остров Тринидад. Эта поездка была запланирована еще дома. Не красоты тропического острова привлекли сюда путешественника. На принадлежащем англичанам Тринидаде уже много лет работала опытная станция. Возглавлял ее самый крупный в мире специалист по генетике хлопчатника Сидней Харланд. Осмотрев делянки и лаборатории, Николай Иванович без обиняков пригласил Харланда в Советский Союз: рекомендации такого знатока будут полезны отечественным генетикам и практикам-хлопководам. В июле Николай Иванович письменно повторил приглашение: «Когда Вы приедете, мы отправимся по хлопковым районам, в которых я не был во время цветения уже два года». Месяц спустя два растениевода, русский и англичанин, выехали из Ленинграда на юг. И хотя маршрут их проходил по самым красивым местам страны, у Харланда отнюдь не сложилось курортных впечатлений. Он работал в поте лица: из Одессы они переехали на полуостров Тамань, дальше машина понесла их через Краснодарский край, через Кавказские горы, через весь Азербайджан, через Каспий и дальше - в Туркмению и Узбекистан. И везде - посещение хлопководческих совхозов, колхозов, консультации в научных институтах, доклады в совнаркомах союзных и автономных республик.
Эти семьдесят дней в пути нелегко дались селекционеру с острова Тринидад. «Харланд заболел… лежит в Краснодаре. Путешественник он оказался слабый…» - сообщал Николай Иванович в начале сентября, достигнув Минеральных Вод. Нечто подобное Сидней Харланд мог предвидеть. Ведь он знал, что после отъезда Вавилова с Тринидада ему как директору станции пришлось дать измученным сотрудникам станции трехдневный отпуск. Его коллеги в те дни не раз вспоминали старую английскую пословицу: «Не should have a long spoon that Sups with the devil» - «Кто ужинает с дьяволом, должен запастись длинной ложкой». Лежа в краснодарской больнице, английский генетик с грустью констатировал, что ложка у него оказалась короткой. И все же эта сумасшедшая гонка нравилась ему. Через тридцать с лишним лет Харланд писал автору этих строк, что он считает себя самым близким среди зарубежных друзей Вавилова и жалеет только об одном: что во время совместных экспедиций «не имел сил идти с ними в одной упряжке».
Пока англичанин поправлялся и догонял своего проводника, Вавилов успел обследовать хлопковые совхозы Северного Кавказа, пересек Осетию, Грузию и, добравшись до Азербайджана, начал проверять работу Института хлопка в Гандже. Институт возвели на вновь орошаемых землях слишком поспешно. Академик не поленился объехать поля, осмотреть поливную сеть, станции перекачки воды. Посевы хлопчатника радовали: выровненные, урожайные. Но рядом били в глаза бесчисленные неполадки и непорядки. Машина вязла на размокших дорогах - ирригаторы не справлялись с выпущенной на волю водной стихией. Лужи и лужицы стояли среди недавней пустыни. Вечерами комариный звон оглашал окрестности. Люди спали под пологами, но малярия все равно люто косила и агрономов, и рабочих - уборщиков хлопка. Кто-кто, а Вавилов знал хорошо, что это за бедствие - малярийные приступы. Они терзали его в Саратове, а затем болезнь чуть не сорвала всю южноамериканскую экспедицию. Только бегство в горы или выезд из страны спасают путешественника, заразившегося малярией в болотах Бразилии или Аргентины. Нельзя допустить, чтобы советские хлопководы страдали от малярии.
Многое не удовлетворило ученого и в лабораториях. Он исписывал странички блокнота резко наклоненными, стремительно бегущими записями. Назавтра вчерашние пометки преображаются в конкретное действие. Вместе с Харландом Вавилов помогает азербайджанским генетикам и селекционерам взять правильный курс в науке, вызывает для откровенного и нелицеприятного разговора местных ирригаторов. А несколько дней спустя правительство Азербайджана по представлению президента ВАСХНИЛ принимает специальное решение о борьбе с малярией на хлопковых полях республики.