Люди Весны
Шрифт:
— Не только, — сказал он. — Каудрай правила долго. Все знали о её мудрости и доброте. В молодости она была подругой святого. Благодать Лаги лежала на ней, а с нею благодать самой Фадарай. Вот что мы утратили, Арга. Уверенность в том, что благодать с нами.
Арга молчал. Ему тоже было нелегко мыслить так, как советовал Эрлиак. Но мало–помалу он начинал понимать.
— Казалось, Фрагу невозможно заменить, — Эрлиак заговорил тише. — Однако ты принял власть и взял Цанию. Заменить тебя было бы трудно. Но весенние нашли бы нового сильного вождя. Заменить меня может любой священник, способный думать и говорить. Таких сотни. Только Каудрай была единственной.
— Всё это сложно.
— Сложно и скрыто от наивных глаз. Чтобы разбираться в столь высоких материях, нужно быть человеком не только умным, но и тонким. Быть может, стоит присмотреться: кто из важных цанийцев любит книги, ценит искусство?.. Нет, Арга, это не намёки, а лишь домыслы. Я не знаю имён.
Помедлив, Арга сказал резко:
— Но на почётное место у врат церкви Миллеси поставил ты.
— Да, — столь же резко ответил Эрлиак. Он почти огрызнулся. Это было настолько не свойственно ему, что Арга опешил. — Да, это был я. Полагаю, я достаточно проклинал себя за это!
Вспышка гнева рассеялась так же быстро, как разразилась.
— И больше всего, — закончил священник, — меня гнетёт то, что я пошёл против голоса сердца.
Арга посмотрел непонимающе.
— Лесстириан попросил меня оказать Миллеси эту милость, — объяснил Эрлиак. — Мне не понравилась его просьба. Она казалась бессмысленной. Но он так хлопотал о своей ученице… — Эрлиак махнул рукой.
«Маррен сказал, — вспомнил Арга, — что просьбы Лесстириана приведут к беде». Его охватила вдруг странная слабость — не духа, но тела. Как будто распалась шнуровка латных доспехов; распутался узел, стягивавший его воедино. Прояснились причины, а последствия открылись с иной стороны, и Арга понял, сколь призрачной была его власть над событиями. Он отправился в храм Джандилака за приговором Маррену — но там и тогда приговор был вынесен Каудрай… Ими всеми управляла судьба.
Бессилие пришло — и ушло. Арга снова вспомнил о названом отце. Сколько раз в жизни Фрага Непобедимый испытывал те же чувства, что Арга сейчас? Воля Фраги одолевала их. И сын его сумеет с ними управиться. Это долг вождя — отринуть сомнения и сражаться с судьбой, так же, как сражаться с врагами.
Эрлиак пытливо смотрел на Аргу.
— Значит, нам нужно всего одно имя, — сказал Арга с сухой полуулыбкой. — Того, кто стоял за Миллеси. Возможно, инокам Кевай придётся присмотреться друг к другу. Цания! Я не удивлён. Его найдут.
— Да будет так, — согласился Эрлиак. — И, если позволишь совет… Напиши Лесстириану, или навести его перед отъездом, если выдастся минута. Он совершенно обезумел. Считает, что он виноват во всём. Если бы он не надел колец, мог бы остановить Миллеси.
Арга скептически хмыкнул.
«Что теперь будет с Шанорами? — подумалось ему. — Тиннеризи неуязвима. Сама Ниффрай встанет на её защиту, если понадобится. Но надобности не будет… Мать из Лесстириана выйдет получше, чем из Миллеси. С Тинне всё будет хорошо. Остальные? Они дети. Навряд ли их осудит храм Джандилака. Но Цания… Цания их осудит. Жизнь их будет тяжела, пока Тиннеризи не обретёт власть магистрессы. Всё это уже не наши дела».
Он потрепал гриву Тарии и сменил тему, заговорив о Суре и проповедниках. Эрлиак согласился во всём и пообещал, что займётся этим. Вскоре он попрощался и ушёл — пешком. Тария зашагала следом. Пока они не скрылись за пеленами бесконечного снега, казалось, что Эрлиак о чём–то неслышно беседует с волкобылой.
Арга перевёл дух. Беседа далась ему нелегко и уверенность к нему так и не вернулась. Все пути казались зыбкими. Даль застилали туманы. Эрлиак сказал много правды, он подтвердил пророчества Маррена, не зная о них, но… «Доверяй своему сердцу, — сказала Каудрай, — оно знает».
Сердце Арги чуяло неладное.
* * *
Снаружи выл ветер и сыпал сухой острый снег, но в шатре Лакенай было жарко. Он стоял под защитой каменистой гривки и зарослей кустарника, две жаровни согревали его изнутри, а полог был обращён к горячим источникам. В солнечную погоду лагерь весенних напоминал изысканное украшение. Разноцветные шатры, будто драгоценные камни, стали яркой оправой для маленьких дымно–светлых озёр. Здесь остановились на несколько дней — накупались, согрелись и теперь отдыхали. До перевала Эленги оставалась неделя пути, а с перевала уже открывался вид на Ифраннен и предместья Аттай.
Ночь вступала в свои права. Стих перелай боевых псов, умолкли песни и смех купальщиков. Только стражники перекликались без слов, долгими и мелодичными ночными напевами. То был ещё один тайный язык весенних; как и язык любви, простой и ясный, и так же недоступный для чужаков.
Арга склонялся над Лакенай.
Она почти не двигалась. Глаза её оставались закрытыми. Со стороны наивному могло показаться, что Арга обладает спящей. Это было не так. Он ловил её отклик в мельчайших приметах, которые давно выучил назубок. Ритм дыхания, цвет щёк, твёрдость сосков; наклон головы, напряжение мышц, короткие жесты пальцев; едва ощутимые содрогания глубоко внутри влажного, жаркого лона. У Лакенай было два настроения для плотских соитий, задорное и мечтательное. Когда она бывала в весёлом расположении духа, то под солнцем не сыскалось бы любовницы изобретательней, бесстыдней и горячей. Но во время таких забав она почти не получала настоящего женского наслаждения — верней, как она пыталась объяснить Арге, получала не столько плотское удовольствие, сколько радость и силу, и это тоже было очень приятно. Истинное удовлетворение, всепоглощающее и острое до обморока, Арга дарил ей во время тихой любви. Потому и сам он любил эти часы не меньше, чем вечера страстных игр.
Лакенай чуть изогнулась, шире раздвигая ноги. Арга преодолел искушение двигаться чаще. Она уже несколько раз задерживала дыхание: это значило, что она больше не следит ни за ним, ни за собой, и не может управлять им даже намёками. Она полностью доверялась ему, и сердце Арги замирало от счастья.
Пальцы Лакенай разжались, руки опустились вдоль тела. Она уронила голову к плечу. Тело её стало мягким, расслабленным, будто она и в самом деле засыпала. Арга улыбнулся. Почти все женщины, каких он знал на ложе, в эту минуту задыхались, стонали, сжимали его в объятиях, иные принимались царапаться и кусаться… Лакенай признавалась: в юности ей бывало неловко от того, как она странно устроена. Даже мужчины весенних, искушённые в любовной науке, не сразу верили ей.
Наконец Лакенай коротко вдохнула. Она вздрогнула единственный раз, и Арга остановился. Он знал, что этот упоительный трепет продолжается внутри её тела, и будет продолжаться долго… нельзя ей мешать. Он выскользнул из лона возлюбленной и вытянулся рядом, мягко и тяжело опустив ладонь на низ её живота.
Несколько минут прошло, прежде чем Лакенай открыла глаза и улыбнулась.
— Мой Арга, — сказала она глубоким, чуть хрипловатым голосом. Будто очнувшись, она села на простынях. Её тонкие пальцы пробежали по телу Арги, и следом за ними пробежала лёгкая дрожь. Арга откинулся на спину. Лакенай взялась за его член и накрыла нежным горячим ртом. Её золотые волосы расплескались и скрыли от глаз Арги происходящее. Арга зажмурился, мерно сжимая и разжимая пальцы. Лакенай не пришлось долго трудиться, вскоре она поднялась, прикрывая рот ладонью. Арга привлёк её к себе. Лакенай засмеялась, высвобождая защемлённые волосы.