Люди, звери и зоологи (Записки на полях дневника)

Бабенко Владимир Григорьевич

А кошачий хулиган удовлетворенно вернулся под выворотень досматривать сны про зайцев. Спал он до тех пор, пока не услышал нас. Этих уже так вот, с ходу, не напугаешь, и кот решил удалиться. Впрочем, без особой паники, сохраняя достоинство. Заслышал людей небось шагов за триста — пятьсот.

Темнело. В этом месте мы бросили след до утра и вернулись в избу. Следующий день был заполнен монотонной ходьбой к северо-западу и форсированием многочисленных преград — рек, завалов, вырубок, подъемов. Где-то под вечер отыскалась лежка по следу, здесь кончился вчерашний ход росомахи.

Опять возврат на ночевку. Утром снова на след. Хорошо с погодой повезло, нет снегопада. След тянулся уже по Чуресу. Вдруг направление хода резко меняется под прямым

углом. Через триста шагов, нисколько не рыская и не путаясь, росомаха выкапывает из-под корней сосны остатки глухаря и завтракает (обедает?) крылышком двухнедельной свежести.

Ну, дает! Как минимум неделю она была у лося перед этим. Ориентиров никаких, для нас по крайней мере: ровное болото, кривые сосны. Да и ветра нет, тихо. Не чует же она за полверсты под снегом, в самом деле? Значит, это ее «захоронка», просто помнит точно место. После закуски лохмушка тронулась в путь.

Чуресская чисть тянется полосой километров пятнадцать к северу. Мы ее пересекли наискось и вошли в куртину — небольшой сосново-еловый «остров» посреди этого тундрового ландшафта. Тут нашей героине опять не повезло. На краю острова отдыхало три волка, лежки были рядом, одного примерно размера. Похоже, что это была знакомая нам стая, только куда-то старшой от них отлучился. А росомаха, как обычно, была углублена в свои мысли и прямо вышла на волков. Те кинулись ее ловить. То ли волки были молодые, то ли просто глупые, но так и не поймали за три часа. Все кругом истоптали, на дерево ее загоняли, под завал, шерсти полон рот надрали, а взять не смогли. Так и ушла росомаха. А переярки в другую сторону потащились, след в след, как настоящая стая. Пошли жаловаться маме.

Вот и третий росомаший день подошел к концу. Смеркается, да и снежок вроде начинает порошить. Сегодня уже не поспеть в избу, значит, надо готовить ночевку здесь. Самое время, сейчас четыре часа дня, через пару часов уже ни зги не видать, а стоянку хорошую по морозу в снегу сделать для двоих — клади три часа, даже четыре. Если с двуручной пилой, то все-таки три, а только с топором — больше.

Кукша

Маленькая рыжая птичка кукша. Это такая соечка. Обычный вид для европейской средней и северной тайги, много ее в сибирских лесах. Если сойка — довольно наглая особа, крикливая и в общем-то заметная, то кукша по сравнению с ней тихая скромница. Размером кукша в две трети от сойки. Сойка чуть крупнее галки, по крайней мере кажется более массивной, а кукша мельче галки, приближается по размерам к дрозду.

Голова, верх спины и довольно длинный хвост у нее темно-бурые, а горло, брюшко и подкрылья яркие, почти рыжие, как грудка зарянки или самца садовой горихвостки. На голове может взъерошиваться небольшой хохолок, скорее намек на хохол. Он особенно заметен, когда кукша проявляет интерес к чему-нибудь, любопытствует.

Крылья у птички полукруглые, коротенькие. Летает она, как и многие лесные пернатые, так себе, средненько. Когда кукша перепархивает вырубку или чисть, то хорошо видно, как она старательно хлопает пять-шесть раз крыльями, затем нырок вниз и опять серия взмахов.

Голосок у кукши негромкий и очень разнообразный. Это тихое воркованье, какие-то вопросительные интонации, урчание вполголоса, скрип. Часто и не признать, кто кричит. Когда идешь маршрутом на лыжах, то встречи с кукшей довольно редки. Заметишь изредка, что где то мелькнула через просеку. Зато стоит остановиться на дневную чаевку, кукша тут как тут! Причем обычно не одна, а парой. Тихонько появляются рядом с

костерком и обсуждают что-то между собой. Сидят на соседних елках на удивление близко, метрах в пятнадцати, и не боятся. Отметятся и так же незаметно, как и появились, отходят — отлетают с дерева на дерево, с лесины на лесину. Вот уже и не слышно их.

Около избушки кукши крутятся гораздо реже, чем сойки, и держатся опасливей. Сойка практически не обращает внимания, дома хозяева или ушли в лес. Она будет сновать вокруг да около, подлетать к помойке и отлетать с истеричными криками. А уж если был свежий легкий снежок и вы целый день мотались по лесу, то везде: и на колоде для рубки дров, и на ручке топора, и вокруг ящика с продуктами, который подвешен под навесом, — везде будут нахожены парные следочки этих добровольных ревизоров. Три пальца на лапке сведены, один смотрит назад. И двигается обычно только прыжками, шагает редко. Многие древесные птицы предпочитают только прыгать по земле. Вот у вороны и у ворона след лапы «древесный», а ходят шагом, вразвалку. Сороки больше скачут. Это все врановые птицы, родня соек и кукши.

У наземных птичек — трясогузок, куличков — следочки «крестики», и все бегом. Конечно, самые забавные следы у «хватателей» — дятлов, сов. Не поймешь, где нос, где корма. Два мощных когтистых пальца смотрят вперед, два — назад. С такими ногами не побегаешь.

И сойки и кукши, так же как их близкие соседи и родственницы ореховки-кедровки, любят делать захоронки продуктов. Птицы прячут орехи и ягоды в дупла, в щели, под корни деревьев, а то и просто под мох. Когда перепадает на обед мясное — мышь или полевка, бывает что и их откладывают на потом. Конечно, это все происходит летом — осенью, если с едой свободно. А зимой дело другое. Впрочем, зимой трудно живется не только птицам...

Охотовед

Павел Михайлович был совершенно необычным районным охотоведом. Несмотря на то что проработал он в этой должности очень много лет, к пенсии не устал, не стал равнодушнее относиться к лесу и к зверью, не ушел по уши в хозяйственные заботы, как это часто бывает со многими охотоведами. Зачастую для человека место охотоведа ничем не отличается от места бухгалтера, кассира или секретарши в исполкоме (ни в коем случае не пытаюсь обидеть эти достойные профессии). Кстати, сидит районный охотовед часто в райисполкоме, а не в Госохотинспекции, если таковая и есть в поселке. Разговоры о районе, об угодьях обычно ограничиваются тем, кто и сколько «хвостов» сдал в этом сезоне, сколько товарных лицензий на лося спустили из области в тот год, сколько на кабана.

А вот Павел Михайлович как-то очень по-своему всегда видел зверей, людей, лес. Мог показать любую ситуацию слушателям с неожиданной стороны. Однако он не чурался, да и не мог по должности этого делать, всей обыденной охотоведческой работы. Странное и редкое сочетание — любознательный натуралист, работающий охотоведом. Обычно это два отдельных человека, даже не родственники: натуралист-любитель и добытчик-профессионал. К сожалению...

Как-то уехал Павел Михайлович на десятидневные курсы в Вологду. Отбыл, повысил квалификацию таким стремительным образом и вернулся в район. За это время один всем известный поселковый пьянчужка застрелил где-то у себя на огороде собаку и умудрился сдать шкуру Шарика в заготконтору под видом дикого волка. За волков, как вы знаете, выплачивают премию — сто рублей, за волчицу — даже сто пятьдесят. Так вот, этот пьяница и шкуру сдать успел, и премию получил, и даже пропить. Все за десять дней. Ураган!