Людовик XIV, или Комедия жизни
Шрифт:
— Так вот что! — пробормотал Лорен, весь красный от гнева. — Хорошо же, теперь я буду действовать иначе!
— Что же вы намерены делать?
— Или она будет принадлежать мне, и тогда, конечно, сделается врагом короля, или я восстановлю против нее мужа!.. Между обоими братьями начнется страшная борьба, в которой примет участие вся Франция!
— От души одобряю этот план и желаю ему полного успеха, — сказал патер Лашез. — Вы, герцог, — обратился он к де Гишу, — должны снова начать ухаживать за маршальшей Гранчини.
— Ах! Это трудная задача! — вздохнул де Гиш.
— Но которую вы, конечно, блистательно разрешите.
Вы сообщите Гранчини историю с перчаткой, а она, по свойственной женщинам болтливости, не преминет донести ее до ушей королевы Терезии! Вы же, месье и мадам, — обратился он к остальным, — должны взять на себя следующую обязанность: пока обе партии королевского дома будут обессиливать друг друга в борьбе, вы должны образовать третью партию, то есть восстановить старую Фронду!
— Это немыслимо, — воскликнул д’Эфиа, — последняя надежда Фронды умерла вместе с Гастоном Орлеанским!..
— Чтобы возродиться в лице его сына, — перебил Лашез, — который был объявлен умершим для того только, чтобы вернее спасти ему жизнь. Графиня Сен-Марсан выдала этого ребенка за своего сына и назвала Лореном!
— Лорен?! — воскликнули все в один голос.
— Да, молодой человек, стоящий перед вами, — Людвиг Гастон, сын герцога Орлеанского, который должен стать отныне законным главой нашей партии! Теперь, многоуважаемые собратья, когда вы узнали все, что я обязан был сказать вам, мы поспешим закончить заседание. Место наших сборищ будет по-прежнему у Франсуазы Скаррон!
Маленькое общество стало расходиться с величайшей предусмотрительностью. Первыми вышли Лорен и де Гиш, закутавшись с головы до ног в черные плащи. За ними последовали остальные. Аббат Ла-Рокетт проводил герцогиню Лонгевиль в церковь Святого Фомы. Пробыв здесь некоторое время, они взяли наемную карету, которая и привезла их в квартал Сен-Жермен.
В то время, как вышеописанное заседание происходило у вдовы Скаррон, в дом Лонгевилей явилась совершенно неожиданная посетительница — Нинон де Ланкло.
Король и Мазарини сдержали данное ей обещание.
Она имела частную аудиенцию у короля, который принял ее чрезвычайно любезно. Ей была назначена значительная пенсия, и с этих пор Нинон душой и телом предалась двору. Поэтому она ревниво наблюдала за всем, что происходило в доме Рамбулье. В день собрания у Скаррон Нинон обедала в Рамбулье и заметила, что вся иезуитская клика шепталась дольше обыкновенного. Тонкий слух Нинон уловил некоторые слова, и она могла догадаться, что дело шло о каком-то тайном собрании, но где, когда и с какой целью — она не могла расслышать. Нинон решила разузнать это во что бы то ни стало. Сказано — сделано. Вернувшись домой, она немедленно отправила Бабино и Лоллоту к дому Лонгевилей с приказанием внимательно наблюдать за всем, что там будет происходить, и если герцогиня выедет, то следить, куда она отправится.
Не успело смеркнуться, как верные слуги вернулись назад и доложили своей госпоже, что герцогиня Лонгевиль и еще несколько дам и мужчин собрались у вдовы Скаррон. Нинон сунула в карман пару пистолетов и, закутавшись в темный плащ, чуть не бегом пустилась к дому Лонгевилей. Так как она нередко бывала у герцогини, то швейцар знал ее лично.
— Герцогини нет дома! — объявил он.
— Я знаю! Она у вдовы Скаррон, но мне необходимо увидеться с ней, и потому я подожду ее возвращения. Проводите меня в будуар герцогини и не говорите о моем присутствии никому из слуг. Вот вам луидор.
Швейцар охотно исполнил просьбу Нинон и проводил ее в будуар герцогини, Комната была ярко освещена, на круглом столе перед диваном, покрытом скатертью ослепительной белизны, стояли два прибора. Нинон чуть не запрыгала от восторга, она видела, что все ее предположения сбываются как нельзя вернее. Вытащив из кармана пистолет, она спряталась под стол и уселась там, совершенно закрытая длинной скатертью.
Прошло около часа в томительном ожидании, вдруг с улицы донесся стук подъезжающего экипажа, послышались голоса, шаги, и через минуту в будуар вошла герцогиня Лонгевиль в сопровождении аббата Ла-Рокетта.
Они сели ужинать, разговор не клеился, герцогиня говорила мало, аббат отвечал односложными фразами.
Наконец Лонгевиль сказала одному из лакеев:
— Зажгите восковые свечи на моем домашнем алтаре. Господин аббат прочтет вечерние молитвы. Теперь можете удалиться, я позвоню, когда вы мне понадобитесь!
Лакей ушел. Герцогиня заперла дверь на ключ и стала тревожно ходить по комнате, наконец она подошла к аббату.
— Ну, мой милый, что вы скажете о сегодняшнем вечере? Боже, какие невероятные вещи нам пришлось услышать!
И они начали обсуждать все то, что узнали у вдовы Скаррон. Нинон слушала и не верила своим ушам! Между тем собеседники, увлекаясь разговором, усердно попивали вино. Беседа из области политики стали переходить мало-помалу в другую, более нежную, область, голоса делались все тише, нежнее… Послышалось нечто похожее на поцелуй. Нинон решила, что настала самая удобная минута, чтобы выйти из своей засады.
Вдруг стол зашевелился и — о ужас! Нежная парочка увидела перед собой фигуру Нинон с поднятым пистолетом.
Герцогиня хотела закричать — и не могла, аббат растерялся, как школьник.
— Что же вы не кричите? — засмеялась Нинон. — Нужно созвать прислугу! Ваше положение так интересно, что нуждается в зрителях!
Герцогиня вскочила и сделала было шаг к сонетке.
— Остановитесь! — вскричала Нинон. — Или я выстрелю в вас во имя короля! Не мешайте мне выйти отсюда — иначе я не ручаюсь за последствия!
Замок щелкнул, и Нинон исчезла из комнаты.
Прислуга привыкла, что аббат долго читает свои вечерние молитвы, и потому Нинон не встретила в залах ни одной души. Швейцар, получив еще луидор, беспрепятственно выпустил ее.