Людовик XIV, или Комедия жизни
Шрифт:
Письмо было следующего содержания:
«Любезный Сганарель!
С особенным удовольствием извещаю вас, что мои ухаживания, упорно отклоняемые Армандой Бежар, увенчались самым полным успехом у Арманды Мольер. В доказательство прилагаю вам записку вашей очаровательной супруги».
И действительно, в конверте находилась записка, писанная рукой Арманды, которая приглашала шевалье де Лорена на тайное свидание.
Мольер был вне себя от бешенства и отчаяния. Он бросился в конюшню и приказал наскоро заложить экипаж. Через четверть часа он уже летел в Париж.
Вот его дом. Арманда сидит у окна и шьет. Мольер, как безумный, вбегает в комнату.
— Ты писала эту записку? — закричал он громовым голосом.
Она вспыхнула, но отвечала довольно бойко:
— Что за глупый вопрос! Ведь ты знаешь мой почерк!
— Так это правда!..
— Из-за чего ты так взбеленился? В моем поступке нет ничего дурного. Я молода, хороша собой и хочу пользоваться всеми наслаждениями жизни!
— Презренная!..
— А с какой радости я стала бы добродетельной? Разве меня воспитывали как порядочную девушку? Разве вы все не давали мне самых безнравственных примеров, а теперь удивляетесь, что я следую им?
— О чудовище! — воскликнул пораженный Мольер. — Так вот какую змею я отогрел на своей груди!.. Ступай же прочь от меня: я не могу жить с такой порочной женщиной.
Мольер схватил жену за плечи, и не успела она опомниться, как очутилась на улице. Дверь за ней захлопнулась…
Полночь. Весь Париж спит глубоким сном. Только в домике Мольера светится огонь. Ему не до сна. Он сидит за письменным столом, и наболевшее, истерзанное сердце поэта изливается в шутках и остротах его произведения — «Школа жен»!..
Глава IV. Недоразумение
Наступил Новый год. Король, раздавая щедрой рукой милости, не забыл также и своего любимца Мольера и назначил ему огромную ежегодную пенсию в 7000 ливров. В другое время эта царская милость глубоко тронула и обрадовала бы Мольера, но теперь ничто не могло вывести его из состояния тяжелого душевного оцепенения. Ничто не интересовало и не занимало его, кроме мысли о неверной жене. Он страшно терзался раскаянием, что так жестоко поступил с нею, заставил ее искать приюта под чужим кровом и, может быть, сам бросил ее в объятия порока. Он чувствовал, что без Арманды жизнь не имеет для него никакой прелести. Все стало пусто, холодно, бесцветно.
Бедняга и не подозревал, какие печальные перипетии пришлось испытать его легкомысленной жене, потому что никто из его друзей не смел и заикнуться об Арманде. Лорен давно уже бросил ее, в угоду ему директор театра Бурзольт, в труппу которого она поступила, стал давать ей последние роли, и она, униженная, отвергнутая, опозоренная, переживала самые тяжкие минуты. О, если бы он знал все это — он бросился бы к ее ногам и стал умолять о прощении!..
Удрученный воспоминаниями о жене, Мольер закрыл лицо руками и горько зарыдал. Чья-то рука робко дотронулась до его плеча. Мольер быстро обернулся. Боже!.. Неужели это не призрак?.. Перед ним стояла Арманда, бледная, изнуренная! Она как тень проскользнула в комнату и смотрела на мужа своими чудными глазами, в которых блестели слезы.
Он вскрикнул и протянул ей руки. Арманда упала к нему на грудь.
— Прости… сжалься надо мной… — шептала она.
Мольер был великодушен, как все великие люди: он простил ее!
Как ни был ограничен Филипп Орлеанский, но все же от его внимания не могло ускользнуть то обстоятельство, что он играл весьма жалкую роль в Версале. Это тем более раздражало его, что герцогиня, напротив, находилась, по-видимому, совершенно в своей сфере, что мало-помалу она сделалась даже царицей всех этих блестящих, волшебных празднеств. Незаметно герцог стал удаляться от версальских увеселений, проводил большую часть времени в Сен-Клу или в Париже, но Анна никогда не сопровождала его. Всегда находились тысячи извинений, предлогов, причин, мешавших ей сопровождать мужа, а тому было слишком памятно энергичное заступничество короля, чтобы прибегнуть еще раз к каким-нибудь принудительным мерам. Между тем подозрения его нисколько не рассеялись после объяснения с Людовиком XIV, напротив, ревность его росла вместе с красотой и веселостью Анны. Он был убежден, что жена неверна ему, но, к несчастью, не имел никакой возможности убедиться в этом.
Сначала он обратился со своими жалобами к королеве-матери, та успокаивала, утешала его, но, разумеется, не могла оказать ему существенной помощи.
Потерпев такую же неудачу у де Гиша и д’Эфиа, которые убедились наконец, что для них будет гораздо полезнее заслужить благоволение всемогущего монарха, чем покровительство бессильного, бесхарактерного герцога Орлеанского, он решился снова обратиться к своему прежнему любимцу и помощнику — Лорену, который все еще находился в опале.
Герцог велел пригласить шевалье в свой кабинет. Тот немедленно явился.
— Лорен! Я очень несчастлив! Эта адская жизнь в Версале заставит меня наконец совершить такой поступок, который навеки погубит меня!
Лорен усмехнулся:
— Верно, вы очень недовольны, если решаетесь обратиться за советом к такой презренной личности, как я!
— Неужели ты еще сердишься? Разве тебе мало, что я сознаю свою несправедливость и глубоко сожалею о ней?
— Я не чувствую никакой злобы против вас и готов забыть все оскорбления, но, признаюсь, мне очень тяжело сознавать, что всякий злонамеренный человек может подорвать ваше доверие ко мне!
— Ну полно вспоминать прошлое! Если хочешь, то я, герцог Орлеанский, готов просить прощения у тебя! Давай руку и будем по-прежнему друзьями! Посоветуй мне, что делать, как выйти из этого ужасного положения, в котором я нахожусь.
— Вы имели в руках все средства, чтобы улучшить свое положение, сделаться, может быть, самому повелителем Франции, и вы добровольно упустили их. Вместо того чтобы воспользоваться ненавистью принцессы Анны к королю и взять ее в свои руки, вы сами подчинились ее влиянию и не замечали того, что, чем больше вы преклонялись перед ней, тем с большим презрением она относилась к вам. Видя, что вы совершенно не способны исполнить ее мстительные планы, она все больше и больше удалялась от вас. Между тем король открыто ухаживал за ней, оказывал самое утонченное внимание, ненависть ее таяла, как снег под жгучими лучами солнца, и наконец она сочла за лучшее совсем перейти на его сторону. Теперь едва ли есть для кого-нибудь сомнение, в каких отношениях находится герцогиня с королем!
— О! Какое унижение знать все это и не иметь возможности отомстить за свое поруганное имя!.. Друг мой, посоветуй, что мне делать! На тебя вся моя надежда!
— Когда потеряна благоприятная минута, трудно придумать какой-нибудь план.
— Но его нужно придумать во что бы то ни стало! — бешено крикнул Филипп. — Иначе я, кажется, в одно прекрасное утро перережу себе горло… но прежде мне хотелось бы отправить в вечность кого-нибудь из этих двух…
— Если бы я был уверен, что вы говорите это с полным сознанием и не отступите перед исполнением, я бы мог посоветовать вам кое-что.