Люси Салливан выходит замуж
Шрифт:
«Я окружу его любовью, и у него появится наконец настоящий дом, — думала я с миссионерским энтузиазмом. — Я покажу матери, как это делается».
Отца мы застали сидящим в кресле. Он был пьян и плакал. Беспредельность его горя неприятно кольнула меня, потому что в глубине души я надеялась, что он обрадуется уходу матери, тому, что она оставила его в покое, тому, что теперь мы будем жить вдвоем.
— Бедный папочка! — Я бросила сумки на стол и кинулась обнимать его.
— Люси, что со мной будет? — вопрошал он, качая головой. — Что со мной
— Я не брошу тебя. На-ка, лучше выпей, папа. — Я махнула Дэниелу рукой, чтобы он достал из пакетов виски.
— Выпить мне не помешает, — печально согласился папа. — Совсем не помешает.
— Ты думаешь, это хорошая мысль? — тихо спросил у меня Дэниел.
— Даже не начинай, — яростно прошипела я в ответ. — Его бросила жена. Пусть человек выпьет.
— Успокойся, Люси. — Дэниел указал мне на пустую бутылку из-под виски, стоящую на полу возле папиного кресла: — Ты это видишь?
— Еще один стакан не повредит, — упрямо сказала я.
И вдруг мне стало ужасно жаль и себя, и папу. Наплыв чувств был так силен, что я была готова закатить миниистерику.
— Ради бога, Дэниел! — взвизгнула я и вылетела из кухни, хлопнув изо всех сил дверью.
В гостиной я бросилась на диван, покрытый коричневым бархатом. Эта комната предназначалась для приема гостей. Но поскольку гости к нам заглядывали нечасто, гостиная так и осталась в своем первоначальном, образца тысяча девятьсот семьдесят третьего года, виде. Время здесь как будто остановилось.
Я сидела и плакала, в то же время ощущая собственную смелость — ведь на этом диване дозволялось сидеть только священникам и родственникам из Ирландии. Через несколько минут, как я и ожидала, вошел Дэниел.
— Ты дал ему выпить? — тоном прокурора спросила я его.
— Дал, — ответил он и обогнул кофейный столик из дымчатого стекла, чтобы сесть рядом со мной. Как я и ожидала, он обнял меня за плечи. Дэниел умел утешать. Дэниел был добрым и предсказуемым. Я знала, что на Дэниела всегда можно положиться.
Затем он взял меня одной рукой под колени, а другой — под лопатки и пересадил к себе на колени. Этого я не ожидала, но тем не менее не стала противиться. Потому что это было приятно. Потому что сейчас сочувствие мне было необходимо.
И поэтому я расслабилась и позволила себе прижаться к груди Дэниела и поплакать еще немного. Дэниел, с присущими ему уверенностью и спокойствием, идеально подходил для того, чтобы плакать у него на груди, и я разрыдалась на полную катушку. А он тем временем нежно гладил меня по голове и говорил милые глупости вроде «Ш-ш-ш, Люси, успокойся» и «Ну-ну, Люси, не надо плакать». Это было здорово.
От него чудесно пахло — поскольку я сидела, уткнувшись носом ему в шею, то не могла не почувствовать его запаха. Мужского и сладкого. И сексуального, с удивлением отметила я, впервые открывая нечто сексуальное в Дэниеле.
Моя мысль пошла дальше: интересно, а каков он на вкус? Наверное, тоже очень приятный. Мне нужно было только высунуть язык и прикоснуться им к гладкой коже Дэниела,
Я спохватилась. О чем это я? Нельзя же вот так, ни с того ни с сего облизывать мужчину! Даже если это всего лишь Дэниел.
Он продолжал одной рукой гладить мои волосы, а большим и указательным пальцами другой руки проделывал с моей шеей какие-то манипуляции. Результатом этих манипуляций стало то, что я томно вздохнула и прижалась к Дэниелу еще плотнее.
М-м, как приятно, даже мурашки по телу побежали. Меня это успокаивало и…
Неожиданно до моего сознания дошло, что я уже давно не плачу. Я запаниковала. Сидеть на руках у мужчин я позволяла себе только в случае взаимного романтического увлечения или когда один из нас утешал другого. А раз я успокоилась, то, значит, я находилась в его руках под фальшивым предлогом. Моя аренда истекла вместе с моими слезами.
Надеясь, что Дэниел не сочтет меня неблагодарной, я попыталась слезть с его колен. Он улыбнулся, как будто знал что-то, чего я не знала. Но что мне следовало бы знать.
Наши лица разделяло лишь несколько дюймов. «Эта его стереотипная красота иногда просто действует мне на нервы, — раздраженно подумалось мне. — И зубы у него сегодня еще белее, чем обычно. Наверное, снова был у зубного».
Мне стало жарко и неудобно. И я не понимала почему. Может быть, потому что мы подошли к той неловкой стадии эмоционального кризиса, когда радость или горе уже схлынули и когда объятия, слезы, держание друг друга за руки, бывшие минуту назад самыми естественными проявлениями чувств, выглядели экзальтированными и надуманными. «Да-да, наверное, именно этим объясняется мое желание сбежать из объятий Дэниела», — убеждала я себя.
Но Дэниел, похоже, не понимал, что я хотела разъединить наши тела. Как я ни брыкалась, но мне не удавалось вырваться из кольца его рук. Меня залила очередная волна паники.
— Спасибо, — шмыгнула я носом, ведя себя по возможности нормально, и сделала очередную попытку выбраться. — Извини, не сдержалась.
Мне надо было срочно отодвинуться от Дэниела. В его руках мне становилось все жарче, я смущалась все сильнее. Причем это смущение было каким-то необычным.
Он волновал меня.
Постепенно я стала замечать в Дэниеле то, на что не обратила внимания, пока была занята рыданиями. Оказывается, он был большим. Я-то привыкла к относительно некрупным мужчинам. Забавно было сидеть на руках у такого большого мужчины, как Дэниел.
Забавно и страшно.
— Не извиняйся, — сказал он.
Я думала, что сейчас он улыбнется мне своей обычной, чуть насмешливой улыбкой. Но он не улыбнулся, а все так же смотрел на меня темными серьезными глазами и не двигался. Я смотрела на него. Мы чего-то ждали. Всего несколько мгновений назад мне было так спокойно, и вот уже я ощущаю все что угодно, только не спокойствие. И что-то случилось с моим горлом — я не могла толком ни вдохнуть, ни выдохнуть.