Лживая птица счастья - 2
Шрифт:
«Правильно говорят, что всё познаётся в сравнении», — подумала она, с наслаждением катая на языке холодный комок сливок, сдобренный кусочками фруктов и орехов. Сегодня мороженое казалось ей особенно вкусным — Ник временно её покинул, сказав, что должен уехать по делам, и она гуляла по улицам одна. Не сказать, что его присутствие было ей в тягость, но, как любому человеку, время от времени ей хотелось побыть одной.
В больших дозах одиночество — это отрава, а в малых оно лекарство, дарящее покой и сладость бытия. Именно это Мари и ощущала — покой и сладость бытия. «Это ли не счастье? Продлись мгновенье, ты прекрасно!» — воскликнула она и вдруг
Проходя мимо, Мари показала женщинам язык, и когда те возмущённо закудахтали, она не удержалась и, согнувшись, как крыльями помахала руками. Намёк был понят и на неё обрушился уже целый поток брани. «Вот что за народ? Мало того, что сами сидят в клетке, так ещё осуждают тех, кто не хочет в неё лезть. И вообще, в чужой монастырь со своим уставом не ходят», — подумала она и улыбнулась пожилой француженке, которой её клоунада пришлась по душе, и она одобрительно ей подмигнула.
И всё же встреченные мусульманки испортили ей настроение. Женщины навели её на мысль, что она находится в том же положении, что и они. «А может, и того хуже. Во всяком случае, их вряд ли постоянно ставят на колени и лупят плёткой, к тому же безнаказанно», — с грустью подумала Мари. Высоко подпрыгнув, она крутанула балетный пируэт — к восторгу уличного художника, а затем как ни в чём ни бывало пошла дальше.
***
Принц Хаоса, наблюдающий за девушкой, улыбнулся её озорству.
— Надо же, какой богатый душевный потенциал! Даже жаль терять её из-за Пророчества.
Арес, находящийся в форме ягуара, приоткрыл глаза.
— Думаешь, она не выживет при Сияющем дворе? — прорычал он.
— Тебе повезло, ты уже родился богом, поэтому не было нужды проходить через бойню Арены. Юные там не выигрывают. Как правило, их убивают в первом же раунде. По причине своего возраста они слишком наивны и мягкосердечны.
— Ну, я бы не был столь категоричен. Вспомни, кто её мать.
— Кровь, конечно, не водица, но, чтобы противостоять банде убийц, Истинная кровь должна дозреть, а это значит обрести широту мышления и ожесточиться душой. Лишь тот, кто потерял веру в добро и справедливость, может выстоять в жестокой схватке, чтобы затем через страдание и покаяние вновь обрести потерянную веру. По мысли банды свихнувшихся лордов Хаоса, это должно сформировать в нас качества, необходимые богам Равновесия. «Познай добро и зло, чтобы соблюсти судейскую бесстрастность», — вот их лозунг.
Бог-убийца перетёк в человеческую форму и, встав, сладко потянулся. «Есть хочется», — он погладил урчащий живот и покосился на брата, погружённого в раздумья. После приснопамятной уборки он постоянно обретался в эдеме Николса и временами подъедал безропотную райскую живность. Уж слишком вкусным было здешнее мясо, чтобы он мог удержаться от соблазна.
— Даже не думай! — упредил Николс его намерение. — Отныне никаких тебе коз и барашков. Задерёшь ещё хоть одного и станешь
— Иди ты… сам знаешь к кому. Уже тошнит от твоих райских яблок, — проворчал бог-убийца, тем не менее надкусил пойманное яблоко. — Трава травой. Вот что тебе стоит сделать их мясными?
— Да, пожалуйста! — сказал Николс и внутри яблока зашевелился клубок пухлых глазастых гусениц, призывно хлопающих длинными ресницами.
— Фу, какая гадость! — скривился Арес и кинул яблоко обратно.
Принц Хаоса щёлкнул пальцами и стайка прекрасных бабочек, в которых превратились гусеницы, повернула назад и закружила над богом-убийцей.
— Кыш-кыш! — замахал он на них. — Пошли вон, бесполезные насекомые. Уж лучше яблочные червяки, чем вы… Николс, я убью тебя! — рявкнул он, когда на его голову посыпались всё те же хорошо откормленные гусеницы, только на этот раз обижено хлопающие глазами.
— Ну ты и привереда! Мясо ему, видите ли, не нравится, бабочки тоже, — сказал Николс, с упрёком глядя на брата. — Если тебе не по душе мой эдем, может, вернёшься к себе в храм?
— И даже не надейся, — ухмыльнулся Арес. — Ты же знаешь, моя обязанность охранять тебя, значит, я постоянно должен быть рядом.
— Бездельник! — укорил его Николс. — Нет, чтобы присматривать за Истинной кровью, что вот-вот сбежит с планеты, ты вместо этого торчишь около меня и трескаешь драгоценные плоды добра и зла, доставшиеся нам от дедушки, да ещё ворчишь при этом. И то тебе не так и это тебе не эдак.
— Как там их новый дом? — сменил Арес тему.
— Лучше, чем этот. Им будет где разгуляться. Конечно, местами напортачили, но ты не вмешивайся. Решили поиграть в Создателя, пусть дальше развлекаются, — ответил Николс, не вдаваясь в подробности.
— А что здесь? Решил всё же уничтожить?
— Не знаю. Мне не слишком нравится ублюдочная разумная жизнь, которая возникла из-за твоего попустительства и вот-вот уничтожит экологический баланс, превратив планету в безжизненную пустыню. Тем не менее что-то в ней есть. Короче, дадим человечеству шанс. Если сумеют вовремя поставить защитный экран, значит, будут жить. Не успеют, полягут прахом. Возможно, тогда имеет смысл сменить параметры планеты и попробовать иную форму разумной жизни.
— Делай, как знаешь, мне всё равно; я уйду вместе с моими детьми.
Арес с сожалением посмотрел на златорогого барана, пасущегося поблизости. Обглоданный до косточек, он с завидным упорством тут же воскресал, чем очень ему импонировал: его можно было есть до бесконечности.
— Ладно, если жмотишься с мясом, пойду поем в другом месте. Заодно посмотрю, как там Никотан. Последнее время за ним таскается геральдический зверь из Квадратуры круга. Как бы глупый кошак чего не натворил, играя с ним в прятки.
Бог-убийца, облачённый в живописный байкерский наряд, вместе со своим кошмарным мотоциклом реализовался на улицах Парижа и с грохотом припарковался в ряду таких же механических монстров. «Не скучай, брат! Я скоро», — он похлопал мотоцикл по бензобаку и направился к излюбленному питейному заведению. И тут ему заступила дорогу такая красотка, что даже у него перехватило дыхание. Стараясь не выдать своего потрясения, Арес оглядел её с головы до пят и скептически хмыкнул. Указанный промежуток тела содержал так мало одежды, что можно было сказать, что её нет.