Лживая птица счастья - 2
Шрифт:
— Мари, я чем-то обидел тебя?
Он ещё спрашивает!
— А то! Твои придурки проломили мне череп и это чудо, что я осталась жива.
— Прости! — воскликнул белобрысый дурень, чуть не плача. — Поверь, я бы никогда не причинил тебе вреда! Если бы я знал, что Лукас войдёт в группу захвата, я бы эту сволочь загодя убил!
Лукас? Знакомое имечко. В мозгах снова что-то забрезжило, кажется, ещё немного и я вспомню… Но нет, гадостный привкус остался, а ясности не прибавилось.
Зато с Мироном всё ясно. Этот дурак по уши влюблён в меня и это не любовь на расстоянии. Изображение может понравиться, но любят конкретного человека. Значит, мы всё же встречались. Тогда
— Чего ты хотел добиться моим похищением? Переговоров с моим отцом?
— Нет! Зачем мне это? Я хотел освободить тебя из лап Старейшего! Мари, он же сумасшедший. Беги от него пока не поздно!
Тоже мне, спасатель нашёлся! Сначала спаси себя сам, затем советуй. Борясь с усиливающейся головной болью, я глотнула кофе.
— Уже поздно.
— Вот именно, — подтвердил Ник, вошедший в столовую.
Он направился к автоповару и налил в стакан какой-то эрейской дряни. Всё же нужно будет набраться терпения и выучить названия блюд и напитков. Чёрт бы побрал вкусовые изыски давно почившей цивилизации. Нет, чтобы вместе с ней кануть в Лету… Боже! Как болит голова, аж искры из глаз.
— Вы тут побеседуйте за жизнь, а я пойду…
— Алин! — предупреждающе сказал Ник.
Пропади он пропадом! Нашёл, когда строить меня. Я же вот-вот в обморок грохнусь… Ладно, проще попросить прощения, чем препираться с ним, да и ещё с риском заработать критой по спине. Я привычно опустилась на колени и только тут вспомнила, что мы не одни.
***
Думаю, мне никогда не забыть потрясение Мирона, даже на смертном одре. На его лице были написаны такая боль и отчаяние, что мне самой поплохело. Господи! Неужели я выгляжу настолько жалкой в его глазах? Видимо, да — судя по тому, что он набросился на Ника, норовя вцепиться ему в горло.
Когда доходяга-вампир без чувств распростёрся на полу, я встала с колен и подошла к нему. Я не хотела ни о чём думать. Просто стояла и смотрела на того, кто знал меня, но кого не знала я. Пока не знала. Но однажды я узнаю, и это будет катастрофа, я в этом уверена.
— Он жив? — наконец спросила я.
Ник не ответил, и я направилась к выходу из столовой.
— Лучше бы он был жив, — сказала я, прежде чем выйти.
Что думает Ник по этому поводу, я не узнала. Не проявила тонкость натуры и не дала ему возможность объясниться. Что тут поделаешь? Такая уж хамка я уродилась. Бессердечная тварь и подлая сука, как кто-то сказал про меня. Правда, не помню кто и по какому поводу, но это не исключает правдивости самого высказывания.
Тянущая пустота в сердце и пульсирующий гул в больной голове были невыносимы. И ещё страх — непонятно чем вызванный он сводил меня с ума. Я была готова на всё, чтобы избавиться от него.
Не помню, как я оказалась за пределами дворца, а затем на краю глубокого ущелья.
Не отдавая себе отчёт, я раскинула руки и шагнула в бездну. Это не было намеренным самоубийством или импульсивным действием, вызванным обидой, я всего лишь хотела избавиться от гложущего меня страха — страха всё вспомнить. Внутреннее чувство говорило, что там, в прошлом, прячется настолько мерзкое чудовище, что проще умереть, чем примириться с его существованием. Стоит ему выползти наружу и оно испачкает мне душу и отравит сердце.
И всё же полёт, даже если он последний, это здорово! В лицо бил поток холодного воздуха, настолько плотный, что перехватило дыхание и слезились глаза при попытке их открыть, а смотреть приходилось в оба. Убиться, не долетев до дна ущелья, было как нефиг делать. Воздушным течением меня прижимало к краю расселины, и я лишь чудом увернулась от острого выступа, возникшим
Спасательная платформа вынесла меня наверх, и я попятилась при виде Ника. У него было такое лицо, что я пожалела, что не разбилась. Убедившись, что я цела, он так отхлестал меня критой, что я потеряла сознание. Этим дело не ограничилось. Неделю я провалялась в жесточайшей лихорадке, находясь по большей части в беспамятстве, поскольку Ник отключил мои внутренние регенерационные механизмы.
Урок оказался весьма болезненным и запоминающимся. Наше племя избаловано тем, что можно погасить болевой импульс, вызванный защитным механизмом организма, поэтому такая сильная и, главное, длительная боль чуть не свела меня с ума.
Очнулась я в восстановительной капсуле и, слава богу, без единой отметины на теле. Но эти семь дней запомнились мне надолго. Бедные люди! Не знаю, как они выдерживают в случае серьёзных ранений. Это же такая пытка, что можно сойти с ума.
Ник поступил со мной жестоко, но своего он добился; впоследствии, как бы не было мне плохо, больше я не предпринимала попыток самоубийства.
В психологическом плане его безжалостная порка тоже даром не прошла. Я была само послушание и старалась ни в чём ему не противоречить. Вот только он злился по любому поводу и угодить ему становилось всё трудней. Бедные мои колени! Если дальше так пойдёт, то скоро на них образуются непроходящие мозоли, а сама я превращусь в попугая, который то и дело трещит о прощении. Вот только не похоже, что я его получу, во всяком случае, в ближайшее время. Хорошо хоть после приснопамятного случая с ущельем Ник больше ни разу меня не ударил. Вопрос, как надолго его хватит. Я же вижу, временами его так и подмывает взяться за криту, но он сдерживается — видимо, боится, что не сумеет вовремя остановиться и снова ухлещет меня до полусмерти.
Не понимаю, что с ним творится, но определённо что-то творится. Он как локомотив, у которого отказали тормоза, — несётся вперёд, сметая всё на своём пути. Похоже, между нами нечто большее, чем временная размолвка. Такое чувство, что он хочет выкинуть меня из своей жизни, как выкинул мои вещи из своих комнат. Теперь я живу в своих прежних апартаментах, и он ко мне даже не заглядывает. В общем, какой-то кошмар.
Несмотря ни на что я любила Ника, поэтому отбросила гордость и несколько раз пыталась вызвать его на разговор, но он каждый раз уходил от него — в прямом и переносном смысле. Самое печальное, что после этого стало только хуже. Ник перестал приходить в столовую, и я даже не знала дома он или куда-то улетел. Господи! Если бы я знала, к чему это приведёт, я бы саму себя отхлестала за дурацкий прыжок. И всё же, меня берёт обида. Ну почему не дать мне объяснить, что именно сподвигло меня на суицид? А вдруг я решу повторить? Или ему уже всё равно, что со мной будет?
Если бы не Мирон, я бы окончательно пала духом. Вот он неукоснительно являлся в столовую и после бодрого приветствия бросался мне помогать. Поначалу его рвение вызывало у меня культурный шок, — ведь из-за сволочного ритена я уже отвыкла, что особи мужского пола могут вести себя как нормальные люди.
Некоторое время я относилась к нему насторожённо: боялась, что он послужит спусковым крючком для тех воспоминаний, которых я панически боялась. К счастью, страхи оказались необоснованными, и я успокоилась.