М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
ние моей долгой жизни, но мне никогда не приходило
в голову справляться о тех особах, с которыми я имел
неудовольствие или удовольствие сталкиваться.
На другой день после бала я слышал следующий
анекдот о Лермонтове: пригласил он на вальс графиню
318
Ростопчину. «Avec vous? — сказала о н а , — apr`es»; *
но отмщение не заставило себя долго ждать; в мазурке
подводят ее к нему с другой дамой. «Мне с в а м и » , —
объявила графиня. «С вами? — п о с л е » , — был ответ
Лермонтова 1.
В Ставрополе, когда я там вращался, самыми попу
лярнейшими лицами были барон Вревский 2 и Николай
Павлович Слепцов 3, они служили при штабе командую
щего войсками Кавказской линии и оба пользовались
всеобщею любовью. Гостеприимные их двери были
всегда раскрыты для приезжавшей военной молодежи.
В один прекрасный день мы, артиллеристы, узнали,
что у барона на вечере будет Лермонтов, и, конечно,
не могли пропустить случая его видеть. Добрейший
хозяин по обыкновению очень радушно нас встретил
и перезнакомил со своим дорогим гостем. Публики, как
мне помнится, было очень много, и, когда солидные
посетители уселись за карточными столами, молодежь
окружила Лермонтова. Он, казалось, был в самом
веселом расположении духа и очаровал нас своею
любезностью. Но, не прибегая к фантазии, которая
вечно молода и игрива, не могу сообщить о нашем
гениальном любимце всего, что говорилось и рассказы
валось им, так как неумолимое время все это изгладило
из моей памяти. Придерживаясь же в воспоминаниях
одной строгой истины, могу рассказать единственный
факт из этого памятного вечера.
Михаил Юрьевич роздал нам по клочку бумаги
и предложил написать по порядку все буквы и обозна
чить их цифрами; потом из этих цифр по соответству
ющим буквам составить какой-либо вопрос; приняв
от нас эти вопросы, он уходил в особую комнату и спустя
некоторое время выносил каждому ответ; и все ответы
до того были удачны, что приводили нас в изумление.
Любопытство наше и желание разгадать его секрет было
сильно возбуждено, и, должно быть, по этому поводу
он изложил нам целую теорию в довольно длинной
речи, из которой, к сожалению, в моей памяти остались
только вступительные слова, а именно, что между
буквами и цифрами есть какая-то таинственная связь;
потом упоминал что-то о высшей математике. Вообще
же речь его имела характер мистический; говорил он
очень увлекательно, серьезно; но подмечено было, что
* С вами?.. после ( фр.).
319
серьезность его речи как-то плохо гармонировала
с коварной улыбкой, сверкавшей на его губах и в глазах 4.
Затем ничего уже более не могу припомнить об этом
знаменательном для меня вечере: тяжелая завеса вре
мени затмила мою память.
В 1841 году, в первой половине июля, после весенней
экспедиции, я прибыл из крепости Грозной для излече
ния от раны в Пятигорск, и здесь была моя последняя
встреча с Лермонтовым. Припоминаю, что шел я как-то
в гору по улице совсем еще тогда глухой, которая вела
к Железноводску, а он в то же время спускался по
противоположной стороне с толстой суковатой палкой,
сюртук на нем был уже не с белым, а с красным ворот
ником. Лицо его показалось мне чрезвычайно мрачным;
быть может, он предчувствовал тогда свой близкий
жребий. Злой рок уже сторожил свою жертву.
Когда страшная весть о его кончине пронеслась
по городу, я тотчас же отправился разыскивать его
квартиру, которой не знал. Последняя встреча помогла
мне в этом; я пошел по той же улице, и вот на самой
окраине города, как бы в пустыне, передо мною, в моей
памяти, вырастает домик, или, вернее, убогая хижинка.
Вхожу в сени, налево дверь затворенная, а направо,
в открытую дверь, увидел труп поэта, покрытый
простыней, на столе; под ним медный таз; на дне его
алела кровь, которая за несколько часов еще сочилась
из груди его.
Но вот что меня особенно поразило тогда: я ожидал
тут встретить толпу поклонников погибшего поэта
и, к величайшему удивлению моему, не застал ни одной
души.
Впрочем, не стану отравлять свою память воспо
минанием о легкомысленном тогдашнем обществе
Пятигорска с его навек запятнанным героем, которому
оно расточало в то время свои симпатии.
Р. И. ДОРОХОВ
ПИСЬМО К М. В. ЮЗЕФОВИЧУ1
Шестимесячная экспедиция и две черкесские пули,
одна в лоб, а другая в левую ногу навылет, помешали
мне, любезный и сердечно любимый Мишель, отвечать
на твое письмо. К делу, я теперь в Пятигорске лечусь
от ран под крылышком у жены — лечусь и Жду погоды!
Когда-то проветрит? В крепости Грозной, в Большой
Чечне, я, раненный, встретился с Левушкой, он наконец