М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
с к и й , — по-настоящему, по грамматике, надо сказать
из пламении света...
307
— Да если этот пламень не укладывается в стих?
Это вздор, н и ч е г о , — ведь поэты позволяют себе разные
поэтические вольности — и у Пушкина их много... Од
нако... (Лермонтов на минуту задумался)... дай-ка
я попробую переделать этот стих.
Он взял листок со стихами, подошел к высокому
фантастическому столу с выемкой, обмакнул перо и за
думался.
Так прошло минут пять. Мы молчали.
Наконец Лермонтов бросил с досадой перо и сказал:
— Нет, ничего нейдет в голову. Печатай так, как
есть. Сойдет с рук...
В другой раз я застал Лермонтова у г. Краевского
в сильном волнении. Он был взбешен за напечатание
без его спроса «Казначейши» в «Современнике», изда
вавшемся Плетневым. Он держал тоненькую розовую
книжечку «Современника» в руке и покушался было
разодрать ее, но г. Краевский не допустил его до этого.
— Это черт знает что такое! позволительно ли де
лать такие вещи! — говорил Лермонтов, размахивая
к н и ж е ч к о ю . . . — Это ни на что не похоже!
Он подсел к столу, взял толстый красный карандаш
и на обертке «Современника», где была напечатана его
«Казначейша», набросал какую-то карикатуру 5.
Вероятно, этот нумер «Современника» сохраняется
у г. Краевского в воспоминание о поэте.
Я также встретился у г. Краевского с Лермонтовым
в день его дуэли с сыном г. Баранта, находившимся
тогда при французском посольстве в Петербурге 6... Лер
монтов приехал после дуэли прямо к г. Краевскому
и показывал нам свою царапину на руке. Они дрались на
шпагах. Лермонтов в это утро был необыкновенно весел
и разговорчив. Если я не ошибаюсь, тут был и Бе
линский.
Белинский часто встречался у г. Краевского с Лер
монтовым 7. Белинский пробовал было не раз заводить
с ним серьезный разговор, но из этого никогда ничего
не выходило. Лермонтов всякий раз отделывался шут
кой или просто прерывал его, а Белинский приходил
в смущение.
— Сомневаться в том, что Лермонтов у м е н , — гово
рил Б е л и н с к и й , — было бы довольно странно; но я ни
разу не слыхал от него ни одного дельного и умного
слова. Он, кажется, нарочно щеголяет светскою
пустотою.
308
И действительно, Лермонтов как будто щеголял ею,
желая еще примешивать к ней иногда что-то сатанин
ское и байроническое: пронзительные взгляды, ядовитые
шуточки и улыбочки, страсть показать презрение к жиз
ни, а иногда даже и задор бретера. Нет никакого сомне
ния, что если он не изобразил в Печорине самого себя,
то, по крайней мере, идеал, сильно тревоживший его в то
время и на который он очень желал походить.
Когда он сидел в ордонанс-гаузе после дуэли с Ба-
рантом, Белинский навестил его; 8 он провел с ним часа
четыре глаз на глаз и от него прямо пришел ко мне.
Я взглянул на Белинского и тотчас увидел, что он
в необыкновенно приятном настроении духа. Белинский,
как я замечал уже, не мог скрывать своих ощущений
и впечатлений и никогда не драпировался. В этом отно
шении он был совершенный контраст Лермонтову.
— Знаете ли, откуда я? — спросил Белинский.
— Откуда?
— Я был в ордонанс-гаузе у Лермонтова, и попал
очень удачно. У него никого не было. Ну, батюшка,
в первый раз я видел этого человека настоящим челове
ком!!! Вы знаете мою светскость и ловкость: я взошел
к нему и сконфузился по обыкновению. Думаю себе: ну,
зачем меня принесла к нему нелегкая? Мы едва зна
комы, общих интересов у нас никаких, я буду его жени-
ровать *, он меня... Что еще связывает нас немного —
так это любовь к искусству, но он не поддается на
серьезные разговоры... Я, признаюсь, досадовал на себя
и решился пробыть у него не больше четверти часа.
Первые минуты мне было неловко, но потом у нас завя
зался как-то разговор об английской литературе и Валь
тер Скотте... «Я не люблю Вальтер С к о т т а , — сказал мне
Лермонтов 9, — в нем мало поэзии. Он сух». И начал
развивать эту мысль, постепенно одушевляясь. Я смо
трел на него — и не верил ни глазам, ни ушам своим.
Лицо его приняло натуральное выражение, он был в эту
минуту самим собою... В словах его было столько исти
ны, глубины и простоты! Я в первый раз видел настоя
щего Лермонтова, каким я всегда желал его видеть. Он
перешел от Вальтер Скотта к Куперу и говорил о Купере
с жаром, доказывал, что в нем несравненно более
поэзии, чем в Вальтер Скотте, и доказывал это с тон
костью, с умом и — что удивило меня — даже с увлече-
* стеснять (от фр.g^ener).
309
нием. Боже мой! Сколько эстетического чутья в этом че
ловеке! Какая нежная и тонкая поэтическая душа в нем!..
Недаром же меня так тянуло к нему. Мне наконец
удалось-таки его видеть в настоящем свете. А ведь чу
дак! Он, я думаю, раскаивается, что допустил себя хотя