М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
Он поместился на низком табурете перед диваном,
на котором, одетая в черное платье, сидела одна из
тогдашних столичных красавиц — белокурая графиня
М<усина>-П<ушкина> — рано погибшее, действитель
но прелестное создание 2. На Лермонтове был мундир
лейб-гвардии Гусарского полка; он не снял ни сабли,
ни перчаток и, сгорбившись и насупившись, угрюмо
посматривал на графиню. Она мало с ним разговаривала
и чаще обращалась к сидевшему рядом с ним графу
Ш<увалов>у, тоже гусару 3. В наружности Лермонтова
было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрач
ной и недоброй силой, задумчивой презрительностью
и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших
и неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно
не согласовался с выражением почти детски нежных
и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая,
кривоногая, с большой головой на сутулых широких
плечах, возбуждала ощущение неприятное; но прису
щую мощь тотчас сознавал всякий. Известно, что он
до некоторой степени изобразил самого себя в Печо
рине. Слова «Глаза его не смеялись, когда он
смеялся» и т. д. — действительно, применялись к нему.
Помнится, граф Шувалов и его собеседница внезапно
296
засмеялись чему-то, и смеялись долго; Лермонтов также
засмеялся, но в то же время с каким-то обидным уди
влением оглядывал их обоих. Несмотря на это, мне все-
таки казалось, что и графа Шувалова он любил, как
товарища — и к графине питал чувство дружелюбное.
Не было сомнения, что он, следуя тогдашней моде, на
пустил на себя известного рода байроновский жанр,
с примесью других, еще худших капризов и чудачеств.
И дорого же он поплатился за них! Внутренно Лермон
тов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной
сфере, куда его втолкнула судьба. На бале дворян
ского собрания 4 ему не давали покоя, беспрестанно
приставали к нему, брали его за руки; одна маска сме
нялась другою, а он почти не сходил с места и молча
слушал их писк, поочередно обращая на них свои су
мрачные глаза. Мне тогда же почудилось, что я уловил
на лице его прекрасное выражение поэтического твор
чества. Быть может, ему приходили в голову те стихи:
Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки... и т. д.
M. A. КОРФ
ИЗ ДНЕВНИКА
21 марта <1840 г.>. На днях был здесь дуэль, кончив
шийся ничем, но примечательный по участникам. Не
сколько лет тому назад молоденькая и хорошенькая
Штеричева 1, жившая круглою сиротою у своей бабки,
вышла замуж за молодого офицера кн. Щербатова, но
он спустя менее года умер, и молодая вдова осталась
одна с сыном, родившимся уже через несколько дней
после смерти отца. По прошествии траурного срока она
натурально стала являться в свете, и столько же нату
рально, что нашлись тотчас и претенденты на ее руку
и просто молодые люди, за нею ухаживавшие. В числе
первых был гусарский офицер Л е р м о н т о в , — едва ли не
лучший из теперешних наших поэтов; в числе послед
них — сын французского посла Баранта, недавно сюда
приехавший для определения в секретари здешней мис
сии. Но этот ветреный француз вместе с тем приволачи-
вался за живущей здесь уже более года женою консула
нашего в Гамбурге Бахерахта — известною кокеткою
и даже, по общим с л у х а м , — femme galante *. В припад
ке ревности она как-то успела поссорить Баранта с Лер
монтовым, и дело кончилось вызовом.
Сперва дрались на шпагах, причем одно только
неловкое падение Баранта спасло жизнь Лермонтова;
потом стрелялись, и когда первый дал промах, то по
следний выстрелил на воздух, чем все и кончилось.
Между тем все это было ведено в такой тайне, что не
сколько недель оставалось сокрытым и от публики, и от
правительства, пока сам Лермонтов как-то проговорил
ся, и дело дошло до государя. Теперь он под военным
* женщиной легкого поведения ( фр.) .
298
судом *, а Баранту (сыну), вероятно, придется возвра
щаться восвояси. Щербатова уехала в Москву, а между
тем ее ребенок, остававшийся здесь у бабки, умер, что,
вероятно, охладит многих из претендентов на ее руку:
ибо у нее ничего нет и все состояние было мужнино,
перешедшее к сыну, со смертию которого возвращается
опять в род отца.
Странно, что лучшим нашим поэтам приходится
драться с французами: Дантес убил Пушкина, и Барант,
вероятно, точно так же бы убил Лермонтова, если б не
поскользнулся, нанося решительный удар, который
таким образом только оцарапал ему грудь.
* По приговору сего суда, смягченному государем, он был пе
реведен в армию и отправлен за Кавказ. ( Примеч. М. А. Корфа.)