М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
в весьма близких отношениях, я имел случай неодно
кратно замечать, что все хорошие движения сердца,
всякий порыв нежного чувства он старался так же тща-
491
тельно в себе заглушать и скрывать от других, как
другие стараются скрывать свои гнусные пороки.
Приведу в пример его отношения к женщинам. Он счи
тал постыдным признаться, что любил какую-нибудь
женщину, что приносил какие-нибудь жертвы для этой
любви,
в его глазах все это было романтизм, напускная экзаль
тация, которая не выдерживает ни малейшего анализа.
Я стал знать Лермонтова с юнкерской школы, куда
мы поступили почти в одно время. Предыдущая его
жизнь мне была вовсе неизвестна, и только из печат
ных о нем биографий узнал я, что он воспитывался
прежде в Московском университетском пансионе; но,
припоминая теперь личность, характер, привычки этого
человека, мне многое становится понятным нынче из
того, что прежде я никак не мог себе уяснить.
По существовавшему положению в юнкерскую школу
поступали молодые люди не моложе шестнадцати лет
и восьми месяцев и в большей части случаев прямо из
дому; исключения бывали, но редко. По крайней мере,
сколько я помню, большинство юнкеров не воспитыва
лись прежде в других заведениях. По этой причине
школьничество и детские шалости не могли быть в боль
шом ходу между нами. У нас держали себя более
серьезно. Молодые люди в семнадцать лет и старше этого
возраста, поступая в юнкера, уже понимали, что они не
дети. В свободное от занятий время составлялись круж
ки; предметом обыкновенных разговоров бывали раз
личные кутежи, женщины, служба, светская жизнь. Все
это, положим, было очень незрело; суждения все отли
чались увлечением, порывами, недостатком опытности;
не менее того, уже зародыши тех страстей, которые при
сущи были отдельным личностям, проявлялись и тут
и наглядно показывали склонности молодых людей. Лер
монтов, поступив в юнкерскую школу, остался школя
ром в полном смысле этого слова. В общественных за
ведениях для детей существует почти везде обычай
подвергать различным испытаниям или, лучше сказать,
истязаниям вновь поступающих новичков. Объяснить
себе этот обычай можно разве только тем, как весьма
остроумно сказано в конце повести Пушкина «Пиковая
дама», что Лизавета Ивановна, вышед замуж, тоже
взяла себе воспитанницу; другими словами, что все
страдания, которые вынесли новички в свое время, они
желают выместить на новичках, которые их заменяют.
492
В юнкерской школе эти испытания ограничивались од
ним: новичку не дозволялось в первый год поступления
курить, ибо взыскания за употребление этого зелья
были весьма строги, и отвечали вместе с виновными
и начальники их, то есть отделенные унтер-офицеры
и вахмистры. Понятно, что эти господа не желали под
вергать себя ответственности за людей, которых вовсе
не знали и которые ничем еще не заслужили имя хоро
ших товарищей. Но тем и ограничивалась разница в со
циальном положении юнкеров; но Лермонтов, как истый
школьник, не довольствовался этим, любил помучить
их способами более чувствительными и выходящими из
ряда обыкновенно налагаемых испытаний. Проделки
эти производились обыкновенно ночью. Легкокавале
рийская камера была отдельная комната, в которой мы,
кирасиры, не спали (у нас были свои две комнаты),
а потому, как он распоряжался с новичками легкокавале-
ристами, мне неизвестно; но расскажу один случай,
который происходил у меня на глазах, в нашей камере,
с двумя вновь поступившими юнкерами в кавалергарды.
Это были Эмануил Нарышкин (сын известной краса
вицы Марьи Антоновны) и Уваров. Оба были воспи
таны за границей; Нарышкин по-русски почти вовсе не
умел говорить, Уваров тоже весьма плохо изъяснялся.
Нарышкина Лермонтов прозвал «французом» и не да
вал ему житья; Уварову также была дана какая-то
особенная кличка, которой не припомню. Как скоро
наступало время ложиться спать, Лермонтов собирал
товарищей в своей камере; один на другого садились
верхом; сидящий кавалерист покрывал и себя и лошадь
своею простыней, а в руке каждый всадник держал по
стакану воды; эту конницу Лермонтов называл «Нуми-
дийским эскадроном» 1. Выжидали время, когда обре
ченные жертвы заснут, по данному сигналу эскадрон
трогался с места в глубокой тишине, окружал постель
несчастного и, внезапно сорвав с него одеяло, каждый
выливал на него свой стакан воды. Вслед за этим дей
ствием кавалерия трогалась с правой ноги в галоп
обратно в свою камеру. Можно себе представить испуг
и неприятное положение страдальца, вымоченного
с головы до ног и не имеющего под рукой белья для
перемены.
Надобно при этом прибавить, что Нарышкин был