М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
офицерских флигелей, потому что вмещал в себе до
двадцати человек холостых офицеров, большею частью
юных корнетов и поручиков, которые и вправду прово
дили время как лишенные рассудка и в число которых,
само собою разумеется, попадал невольно всякий ново
прибывший.
Легко себе представить, что творилось в двадцати
квартирах двадцати юношей, недавно вырвавшихся
на свободу и черпающих разнообразные утехи жизни
человеческой
Лесаж, автор «Хромоногого беса», имел бы более
материала, ежели б потрудился снять крышу с нашего
жилища и описать те занятия, которым предавались мы
часто по своим кельям 2.
261
Были комнаты, где простая закуска не снималась
со стола и ломберные столы не закрывались. В одних
помещениях беспрестанно раздавались звуки или гита
ры, или фортепьяно или слышались целые хоры
офицерских голосов, в других — гремели пистолетные
выстрелы упражняющихся в этом искусстве, вой и писк
дрессируемых собак, которые у нас в полку никогда
не переводились, так как было много хороших охотни
ков. Были между нами и люди-домоседы, много
читавшие, и я положительно не понимаю, как они
умудрялись заниматься этим делом среди такого содома.
Во всякий час дня, в длинных коридорах верхнего
и нижнего этажей, разделяющих дом пополам в длину,
у каждой двери квартиры вы всегда могли встретить
какую-нибудь смазливую поселянку с петухом, клюквой,
грибами, или крестьянина, поставляющего сено, или
охотника, пришедшего оповестить о найденном им
медведе на берлоге или обойденных им лосях. «Личар-
ды» наши то и дело сновали по коридорам, исполняя
поручения своих господ, лихие тройки с колоколами
и бубенчиками постоянно откладывались и закла
дывались у нас во дворе, и он постоянно имел вид
почтового двора.
Я не застал Краснокутского дома, но услужливый
слуга его Петр вскоре его отыскал, и я тотчас же без
дальних церемоний был введен им в одну из квартир
товарища, штабс-ротмистра Поливанова, где застал
почти весь контингент однополчан в страшном табачном
дыму, так как редко кто тогда не курил из длинных
чубуков табак Жукова.
Было далеко за полночь, когда я, радушно принятый
товарищами, после скромного ужина заснул на желез
ной кровати своей посреди узкой комнаты квартиры
Краснокутского. Утром по совету моего ментора и руко
водителя я должен был явиться <к> полковому, диви
зионному и эскадронному командирам в полной парад
ной форме, всем женатым — в вицмундире, а остальным
товарищам — в сюртуке, на что и употребил почти
целый день. Полковой командир Антон Антонович
Эссен принял меня любезно, назначил во 2-й эскадрон
к ротмистру Гродецкому и, предуведомленный письмом
моего отца, прочел мне несколько общих настав
лений. <...>
С первых же дней моего поступления я горячо при
нялся за службу, выучился тридцати двум или тридцати
262
шести кавалерийским сигналам у полкового штабтру-
бача, понял механизм поворотов и заездов строя и еже
дневно вместе с такими же неучами ездоками, как
и я, ездил верхом под руководством полкового коман
дира, так что вскоре перешел в общую офицерскую
смену, которые, в составе всех наличных офицеров,
по субботам обыкновенно съезжались в великолепном
огромном нашем манеже. Антон Антонович сам был
отличный ездок, имел много хороших лошадей на своей
конюшне, в том числе знаменитого Фаворита, за кото
рого было заплачено им 8000 р. Полковник Риземан,
когда-то гейдельбергский студент, первый бретер,
«питух», коронованный в знаменитой по величине своей
бочке в Гейдельберге, был в то время старшим полков
ником, не только по старшинству чинов и своим летам,
но и по тому авторитету, который успел приоб
рести. <...>
Полковник Стааль фон Гольштейн (Александр Кар
лович) был вторым по старшинству и пользовался
общим уважением и любовью целого полка. Очень кра
сивый мужчина, он ловко сидел на лошади и был пере
веден к нам из конной гвардии, где, отличаясь своими
джентльменскими манерами и изящными танцами, был
постоянным кавалером императрицы Александры Фе
доровны на малых аничковских балах; жена его
Софья Николаевна 3, дочь Шатилова, который после
долгой ссылки в Сибирь за участие в убийстве помещика
Времева за карточным столом в Москве жил у дочери
в нашем полку 4. Она была красавица в полном смысле
этого слова, умна, кокетлива и сводила с ума весь наш
полк и ко многим из нас, что греха таить, была любезна...
хотя я не попал в число избранных, отчасти оттого,
что был слишком стыдлив, робок, наивен и непред
приимчив.
Третьим дивизионером был полковник Адеркас,
женатый также на красавице, разводке Лешерн, уро
жденной Берте; отец ее был камердинером или чем-то
вроде церемониймейстера при скромном дворе Людо