М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Сборник

у него тайну поэтической формы. Некоторые из его ран­

них лирических с т и х о т в о р е н и й , — из которых я перевел

одно, «Ветка П а л е с т и н ы » , — невольно напоминают Пуш­

кина; известное внешнее сходство с Пушкиным пред­

ставляют и некоторые другие стихотворения, например,

«Казначейша». Но противоположности между характе­

рами и творчеством обоих поэтов гораздо ярче и опреде­

леннее этого сходства. Сходство в них скорее случайное,

внешнее,

условное, тогда как то, в чем они расходятся,

составляет самую сущность творческой индивидуально­

сти каждого из них.

Поэтические средства Пушкина и Лермонтова были

почти одинаковы, точно так же и обстоятельства, при

которых они развивались; только само развитие было

различно.

Оба поэта заплатили изгнанием за первый поэтиче­

ский порыв, за их юношеское стремление к свободе.

Пушкин вернулся из изгнания — Лермонтов умер в из­

гнании.

ВОСПОМИНАНИЯ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ

Через него <Павла Олсуфьева> я познакомился так­

же с Лермонтовым, когда тот на своем последнем пути

из Петербурга на Кавказ — в марте 1841 года 1, — уеди­

нившись в доме тетки графини Мамоновой, провел

в Москве несколько дней. <...>

Хотя он еще не достиг тридцатилетнего возраста, но

уже казался уставшим от жизни; он был среднего роста

и ничем особенно не выделялся, если не считать высо­

кого лба и больших, печально сверкающих глаз. В то

время был в продаже лишь небольшой томик его сти­

хов, а другими стихотворениями, ходившими по рукам

371

в списках, меня снабдил Павел Олсуфьев. Этот неболь­

шой томик, изданный очень скромно, был вскоре рас­

куплен, и прошло продолжительное время, пока появи­

лось новое издание 2. Критика отнюдь не была едино­

душна в признании его таланта. Казалось, не хотели

сразу же после смерти Пушкина возвести на его трон

преемника; и находили, что Лермонтов слишком свое­

вольно и настойчиво плывет против течения и ведет себя

как враждебно настроенный иностранец в своем отече­

стве, которому он всем обязан. Упрек в отсутствии

у него истинной любви к родине и побудил его на­

писать глубоко прочувствованное стихотворение «Роди­

на» 3. <...>

В августе 1841 года пришло известие о смерти Лер­

монтова; он был застрелен на дуэли 15 июля Мартыно­

вым, товарищем по полку, на склоне горы Машук, вбли­

зи Пятигорска. Газеты коротко сообщали только о са­

мом факте. Подробности я узнал позднее на Кавказе

от секунданта Лермонтова Глебова и штабного врача

доктора фон Ноодта. Мартынов счел себя задетым

острым словцом любившего пошутить Лермонтова и вы­

звал его на дуэль. Все попытки добиться примирения

были тщетны, и Лермонтов пал на дуэли от первой

пули, посланной ему в сердце твердой рукой Марты­

нова, который ненавидел его люто. В переведенном на

немецкий язык романе «Герой нашего времени» 4 Лер­

монтов описывает подобную дуэль — создается впечат­

ление, что писатель, как бы предчувствуя, предсказал

свою собственную судьбу. Во всяком случае, он мало

дорожил той жизнью, какую должен был вести в Рос­

сии, и поэтому он охотно ставил жизнь на карту не

только в сражениях против много раз воспетых им гор­

цев, но и при всех случаях, которые его волновали. Свое

пресыщение жизнью он сильнее всего запечатлел в не­

большом стихотворении, которое озаглавлено «Благо­

дарность» 5. <...>

Только после смерти Лермонтова, с изданием ранее

разбросанных его произведений, пришла к нему слава;

с тех пор она все возрастала, тем более что ему не на­

шлось достойного продолжателя.

А. В. МЕЩЕРСКИЙ

ИЗ МОЕЙ СТАРИНЫ. ВОСПОМИНАНИЯ

< Отрывки>

Кроме товарищей моего брата по университету да

сверстников и друзей нашей юности, о которых было

говорено и с которыми я продолжал часто видеться,

я приобрел тогда много новых знакомых, преимущест­

венно с приезжими из Петербурга, в числе которых

между прочими был Лермонтов.

Замечательно, как глаза и их выражение могут изо­

бличать гениальные способности в человеке. Я, напри­

мер, испытал на себе это влияние при следующем случае.

Войдя в многолюдную гостиную дома, принимавшего

всегда только одно самое высшее общество, я с неко­

торым удивлением заметил среди гостей какого-то

небольшого роста пехотного армейского офицера,

в весьма нещегольской армейской форме, с красным

воротником без всякого шитья. Мое любопытство не

распространилось далее этого минутного впечатления:

до такой степени я был уверен, что этот бедненький

армейский офицер, попавший, вероятно, случайно

в чуждое ему общество, должен обязательно быть чело­

веком весьма мало интересным. Я уже было совсем