М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
он мог сознавать свое высокое призвание... и его славою
дорожило избранное общество и целое отечество? Пе
риод своего броженья, наступивший для него при пере
ходе в военную школу и службу, он слегка бравировал
в стихотворении на стр. 194-й первого тома, написан
ном, разумеется, в духе молодечества:
Он лень в закон себе поставил,
Домой с дежурства уезжал,
Хотя и дома был без дела;
Порою рассуждал он смело,
Но
Разгульной жизни отпечаток
Иные замечали в нем;
Печалей будущих задаток
Хранил он в сердце молодом;
Его покоя не смущало
Что не касалось до него,
Насмешек гибельное жало
Броню железную встречало
Над самолюбием его.
Слова он весил осторожно,
И опрометчив был в делах;
78
Порою, трезвый — врал безбожно,
И молчалив был на пирах.
Характер вовсе бесполезный
И для друзей и для врагов...
Увы! читатель мой любезный,
Что делать мне — он был таков! 7
М<ихаил> Н<иколаевич? Ш<уби>н, один из умных,
просвещенных и благороднейших товарищей Лермон
това по Университетскому пансиону 8 и по юнкерской
школе, не оправдывая это переходное настроение, кото
рое поддерживалось, может быть, вследствие укоренив
шихся обычаев, утверждает, что Лермонтов был любим
и уважаем своими товарищами 9.
Д. А. МИЛЮТИН
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
Заведение это пользовалось в то время прекрасною
репутацией и особыми преимуществами. Оно помеща
лось на Тверской 1 и занимало все пространство между
двумя Газетными переулками (старым и новым, ныне
Долгоруковским), в виде большого каре, с внутренним
двором и садом. Пансион назывался Университетским
только потому, что в двух старших классах, V и VI,
преподавали большею частью университетские профес
сора; но заведение это имело отдельный законченный
курс и выпускало воспитанников с правами на четыр
надцатый, двенадцатый и десятый классы по чинопроиз
водству 2. Учебный курс был общеобразовательный, но
значительно превышал уровень гимназического. Так,
в него входили некоторые части высшей математики
(аналитическая геометрия, начала дифференциального
и интегрального исчисления, механика), естественная
история, римское право, русские государственные
и гражданские законы, римские древности, эстетика...
Из древних языков преподавался один латинский; но
несколько позже, уже в бытность мою в пансионе,
по настоянию министра Уварова введен был и греческий.
Наконец, в учебный план пансиона входил даже курс
«военных наук»! Это был весьма странный, уродливый
набор отрывочных сведений из всех военных наук, про
ходимый в пределах одного часа в неделю в течение
одного учебного года. Такой энциклопедический харак
тер курса, конечно, не выдерживает строгой критики
с нынешней точки зрения педагогики; но в те времена,
когда гимназии у нас были в самом жалком положении,
Московский университетский пансион вполне удовлет
ворял требования общества и стоял наравне с Царско-
80
сельским лицеем. При бывшем директоре Прокоповиче-
Антонском и инспекторе — проф. Павлове он был
в самом блестящем состоянии. В мое время директором
был Курбатов, а инспектором — Иван Аркадьевич Свет
л о в , — личности довольно бесцветные, но добродушные
и поддерживавшие насколько могли старые традиции
заведения. <...>
Преобладающею стороною наших учебных занятий
была русская словесность. Московский университетский
пансион сохранил с прежних времен направление, так
сказать, литературное. Начальство поощряло занятия
воспитанников сочинениями и переводами вне обяза
тельных классных работ. В высших классах ученики
много читали и были довольно знакомы с тогдашнею
русскою литературой — тогда еще очень необширною.
Мы зачитывались переводами исторических романов
Вальтера Скотта, новыми романами Загоскина 3, бре
дили романтическою школою того времени, знали на
изусть многие из лучших произведений наших поэтов.
Например, я знал твердо целые поэмы Пушкина, Жу
ковского, Козлова, Рылеева («Войнаровский»). В из
вестные сроки происходили по вечерам литературные
собрания, на которых читались сочинения воспитанни
ков в присутствии начальства и преподавателей 4. Не
которыми из учеников старших классов составлялись,
с ведома начальства, рукописные сборники статей,
в виде альманахов (бывших в большом ходу в ту эпоху)
или даже ежемесячных журналов, ходивших по рукам
между товарищами, родителями и знакомыми. Так
и я был одно время «редактором» рукописного журнала
«Улей», в котором помещались некоторые из первых
стихотворений Лермонтова (вышедшего из пансиона