Мачеха в хрустальных галошах
Шрифт:
Я превратилась в слух, еще не зная, пригодятся ли мне эти сведения, а рассказчица неслась дальше…
– Такое приключение вышло! Евсюкову пришлось везти в клинику. Вообще-то наш врач отличный специалист, мог бы и сам рану йодом залить, но он заметил, что Наталья Михайловна моргает и веки трет. Поэтому, испугавшись, что та могла занести в глаз крохотный осколок, велел спешить к окулисту. Приехали мы в больницу, офтальмолог посмотрел Евсюкову и успокоил: «Полный порядок, проблем нет. Но лучше вам в интернате стеклянные игрушки не использовать, замените их тряпичными, деревянными, пластмассовыми, выбор
Моя собеседница всплеснула руками и воскликнула:
– Представляете ситуацию? Я врачу знаки делаю, пытаюсь внушить: соглашайтесь с пациенткой, изобразите, что вы ее ребенок. Но до него не дошло, продолжает отнекиваться: не Коля я, и все! Тут Наталья Михайловна заплакала, бросилась мне на шею со словами: «Ада, он очень плохой. Зачем лжет, что он не Коля?» Тут уж я не выдержала и открытым текстом доктору объявила: «Ну-ка, Николай, немедленно матери в любви признайся, скажи ей что-нибудь хорошее!» Думаете, врач мне подыграл? Идиот! Встал, на дверь показал и велел: «Уходите, пока я психиатра не вызвал. Не имею желания чужую женщину матушкой именовать». Здорово, да?
– Окулист оказался неприятным и вдобавок глупым человеком, – поморщилась я.
Ада оторвала от куста листочек и начала мять его пальцами.
– Домой мы с Наташей долго добирались – под праздник Москва в пробках стоит. И всю дорогу моя подопечная плакала, твердила: «Николаша плохой, только прикидывается хорошим. Он врет. Он хуже всех. Он не врач!» Успокоить несчастную женщину удалось только здесь, в нашем саду. Мы взяли орешки, семечки, пошли в беседку. К моей радости, одна из белок польстилась на угощение, прибежала. Наталья обрадовалась. Ее настроение резко изменилось в лучшую сторону. Больше Евсюкова о Николае не упоминала.
Я вопросительно взглянула на собеседницу.
– Разрешите с ней поговорить?
– Главврач приказал вас с Наташей познакомить, – выделив голосом первый глагол, ответила Ада. – Поэтому я не имею права противодействовать. Пойдемте.
Мы вновь вернулись к ресепшен, поднялись на лифте на третий этаж. Медсестра распахнула дверь, ввела меня в большую комнату и предложила:
– Присядьте на диванчик.
Я покорно села и не удержалась от восклицания:
– Здесь очень уютно!
– Ожидали увидеть железную кровать, выкрашенную в белый цвет, такую же тумбочку и драный линолеум на полу? – почему-то рассердилась работница интерната.
Я не хотела ее злить.
– Вовсе нет, просто отметила, что тут совсем не казенная обстановка, наоборот, хорошо, как в собственной квартире.
– Так это и есть дом, – не смягчилась Аделаида. – Другого родного гнезда у наших подопечных не имеется. Сейчас приведу Наталью Михайловну.
– Ада, ты меня ищешь? – спросил из коридора еле слышный голос.
– Наташенька, –
– Ой! – испугалась Евсюкова. – Не хочу никого видеть!
– Она хорошая, – принялась уговаривать Ада. – Степанида – специалист по белочкам, научит, как их лучше подманивать.
– Да? – с опаской протянула больная.
Аделаида, приложив к губам палец, схватила со спинки кресла плюшевую белку, сунула ее мне в руки и громко объявила:
– Сейчас Мартина со Степанидой болтает.
На пороге комнаты появилась худенькая фигурка. Если бы не лицо, покрытое морщинами, не потухшие глаза, Наталью Михайловну можно было принять за восьмиклассницу.
– Правда? – робко поинтересовалась она.
Ада посмотрела на меня. Я подняла игрушечного грызуна, спрятала за его пышным хвостом лицо и пропищала:
– Привет. Как дела?
Больная захлопала в ладоши.
– Ой, разговаривает… Хорошо живу. А ты?
Я потрясла белку.
– Спасибо тебе за очень вкусные орешки, которые ты в саду кладешь.
– Еще принесу, прямо сейчас и побегу. Ада, пошли в беседку! – потребовала Евсюкова.
– Но я же сейчас у тебя в гостях, – старательно изменяя голос, продолжала я. – Потом там встретимся, а пока тут поболтаем. Садись.
Наталья Михайловна опустилась в кресло, я наклонила голову плюшевой белки и зашептала:
– Ната, открою секрет…
– Никому о нем не скажу! – моментально пообещала хозяйка комнаты.
– У меня есть мама, – вдохновенно продолжала я, – ее зовут Степа.
– Как милиционера! – пришла в восторг Наталья и продекламировала: – Дядя Степа-каланча!
На короткое мгновение я выпала из роли говорящего грызуна. Просто удивительно, почему до сих пор никто ни в школе, ни в институте не провел параллель между мной и, пожалуй, одним из самых известных героев детских книг советских времен. По аналогии с зайцем из программы «Спокойной ночи, малыши» меня дразнили Степашкой. А вот дядей Степой никто обозвать не додумался. Наталья Евсюкова оказалась первой, отреагировавшей подобным образом на мое имя. Замешательство быстро прошло, я снова включилась в игру.
– Да, как дядю Степу. Мне трудно говорить, язык быстро устает, а хочется с тобой поболтать.
– Мне тоже, – сказала обитательница интерната. – Но как же нам общаться, если ты утомляешься?
– Моя мама Степа чудесно владеет беличьим языком, – пищала я, – она будет переводчиком. Мысленно ей вопросы отправлю, а она их задаст. Степанида – экстрасенс.
– Как в телевизоре, да? – заерзала в кресле Наталья Михайловна.
– Точно, – подтвердила я.
Евсюкова затопала ногами по полу.
– Ну, скорей! Жду.
Я посадила игрушечную белку себе на колени и заговорила своим голосом:
– Добрый вечер, Наталья Михайловна, меня зовут…
– Ты Степа, мама Мартины, сейчас будешь ее вопросы задавать, – перебила меня хозяйка комнаты. – Вовсе я не дура, как некоторые считают.
– Наташа, кто это говорил? – немедленно отреагировала Ада.
– Ольга Семеновна. Она увидела меня за обедом и сказала: «Надо быть полной дурой, чтобы зимой в босоножки обуться», – наябедничала подопечная. – Но сейчас почти лето, снега нет и тепло.