Мадам Икс
Шрифт:
Ты встаёшь прямо передо мной. Твой взгляд твёрдый, глубокий, в нём бушует злость.
— О, я думаю, что Вы лжёте, Мадам Икс. Полагаю, что они желаемы. Но... Я подписал контракт, и я — человек своего слова, — ты возвращаешься на своё место на диване, скрещиваешь лодыжки и усмехаешься. — Итак. Учите меня. Я готов.
Я не обращаю внимания на долю правды в твоих словах, медленно дышу, затем поворачиваюсь к тебе, позволяя моему острому, как бритва, пристальному взгляду пройтись по тебе, разрешая тишине затянуться. Ты не ёрзаешь на диване, но начинаешь показывать признаки дискомфорта.
— Скажи, Уильям, какое
Сейчас тебе позволено говорить, и твой взгляд становится пронзительным и обжигающим.
— Не уверен, что вы действительно хотите это знать, Мадам Икс.
— О, хочу, Уильям. Я бы не спрашивала, если бы мне это было не интересно, — я подхожу на два шага ближе. — Ты же не думаешь, что можешь меня шокировать, правда?
Ты сглотнул, моргнул, а затем улыбка коснулась твоих губ.
— Хорошо, вы сами попросили об этом. А...это предусмотрено условиями контракта, да? Вы не можете разглашать это кому-либо?
— Не могу, и не стала бы.
Я не говорю тебе про камеры и микрофоны.
— Мне нравится... грубо, — говоришь ты. — И мне нравится неповиновение.
Ты следишь за тем, какой эффект произведут на меня твои слова.
Я кивнула:
— Продолжай.
И ты рассказал мне всё в красках.
Я ещё никогда так не радовалась третьему пункту в договоре, как сейчас.
ГЛАВА 2
Резко просыпаюсь. Я не одна.
Чувствую в воздухе намёк на дорогой одеколон. Тут витают и другие ароматы, но они слишком слабые, чтобы их определить. Моя спальня затемнена светонепроницаемыми шторами, таким образом, что ничего не видно, кроме теней в полумраке. В моём генераторе шума затихает успокоительное, нежное накатывание волн на берег.
Я практически не могу спать из-за сновидений.
— Калеб, — мой голос тихий и спокойный.
Ответа нет. Ну, я в нём и не нуждаюсь. Я подожду. Сажусь, подтягиваю простынь к груди, руки кладу сверху. Ровная простынь — тысячи нитей, самый мягкий египетский хлопок — является моим единственным щитом, он тонкий и лёгкий, лучше и не надо.
Щелчок. Низкий жёлтый свет омывает меня, купая комнату в тусклом свечении. Он там, в кресле Людовика XIV, в углу около моей кровати, рядом с окнами от пола до потолка с плотными шторами. На нём сшитие на заказ чёрные брюки от костюма. Накрахмаленная белая рубашка, с бриллиантовыми запонками в два карата. Воротник расстёгнут. Только одна пуговица, верхняя; и этот маленький недочёт в такой поздний час шокирует своей нехарактерной небрежностью. Он без галстука. Я вижу его тонкий, сложенный конец, торчащий из внутреннего кармана пиджака, который накинут на спинку стула.
Тёмные глаза застыли на мне. Не моргая. Пронизывающе. Взгляд спокойный, холодный, нечитаемый. Всё же... есть что-то. Настороженность? Что-то, чего я не могу понять.
— Опусти простынь.
Ах. Какой лёгкий намёк.
Я отпускаю простынь, позволяя ей упасть к талии. Мои соски твердеют от прохлады под наблюдением его тёмного пристального взгляда.
— Убери её.
Я сгибаю колено, поднимаю ногу, отодвигаю простынь пальцем ноги. На мне красное шёлковое нижнее белье. Я удерживаю свой пристальный взгляд, в моём дыхании никак не отражается стук сердца, грохочущий в груди.
— Кому ты принадлежишь, Икс?
— Тебе, Калеб, — прозвучал ответ. Единственный ответ на этот вопрос.
— Чего я хочу, Икс?
— Меня.
Одна пуговица,
Я не отвожу взгляд. Слежу за каждым движением и сохраняю нейтральное выражение лица. Его тело — совершенство классической мужской красоты. Скульптура с мышцами, тщательно и искусно вырезанная из плоти. Немного тёмных волос на груди, дорожка от плоского живота к толстой эрекции. Это тело создано вызывать желание у зрителя. И оно это делает. О, да, оно это делает. К нему у меня нет иммунитета.
Кровать прогибается. Своими длинными, толстыми пальцами с аккуратно подстриженными ногтями он проходит сквозь мои густые чёрные волосы, которые свободно лежат на плечах. Я никогда не распускаю их, только в постели. В противном случае, собираю в пучок или перевязываю аккуратной лентой. Изгиб шеи и горла женщины так же экзотичен и эротичен как грудь, когда его правильно демонстрируют; это было моим первым уроком... Он делает рывок рукой, потянув мою голову назад и обнажая горло. Эта грубость неожиданна. Я сдержала удивлённый вздох. Не бояться. Я не могу — не должна бояться. Даже не смею позволить себе чувствовать это, не то, чтобы показать.
Губы кусают и целуют моё горло. Влажно, медленно, немного неуклюже. Затем он целует скулы. В его дыхании чувствуюется алкоголь. Его пальцы проникают в меня. Я не готова, но это не имеет значения. Не теперь, не в этот момент. Возможно, никогда. Мгновенный дискомфорт, затем палец находит самый чувствительный комок нервов, трогает его, и я чувствую, что влажность смазывает меня внутри, просачивается через мою киску. Делаю вдох. Мужчина издаёт хрюкающий звук, столь же нетипичный, как и его расстёгнутый воротник, и нетрезвое ночное посещение.
Он лижет языком сосок. Его твёрдость толкается в мою мягкость. Проникновение. Одно, второе, его губы повсюду: на моей щеке, подбородке, горле, груди. Я вдавливаюсь в матрас под его тяжёлым весом, руки путешествуют по моему телу: вот они на бедре, на маленькой талии, а вот уже разводят мои бёдра в разные стороны. Я начинаю задаваться вопросом, где-то глубоко в тайниках сознания, как долго мы будем оставаться в этой позе, лицом к лицу.
Недолго.
Держа руки на моих бёдрах, он переворачивает меня на живот и ставит на четвереньки. Одной рукой берёт за волосы, другая лежит на моём бедре. Горячий и твёрдый он стоит позади, его пальцы исследуют, и, убеждаясь, что я влажная и готова, он направляет голый толстый член в меня.
Долго, медленно, неторопливо. Не то чтобы грубо, скорее неаккуратно. Не с обычной эффективностью и мастерским доминированием. Нет, этот медленный ритм такой ленивый... а потом он нарастает, нарастает и нарастает. Я не могу противостоять растущему внутри удовольствию, давление надвигающейся кульминации пульсирует сквозь меня. Но я не смею выпустить его, поэтому сжимаю кулаки, зажмуриваюсь и изо всех сил сосредотачиваюсь на том, чтобы сдержать его.
Тогда он ускоряется и его темп становится наказанием. Мужчина берёт меня грубее, чем когда-либо. Но, тем не менее, даже будучи в опьянении, делает это изощрённо и властно. Это тело было создано для секса. Рождено, чтобы владеть, доставлять удовольствие, доминировать. И всё это моё.