Мадемуазель Синяя Борода

Соболева Лариса Павловна

– Марта Лукьяновна, вы помните, что происходило у соседей в ночь убийства?

– А как же! Сначала Ладка погрызлась с мужем. То есть на этот раз он орал на нее. А вы б не орали, если б ваша жена рога вам приладила? А она ему так и говорила: ни ту, ни эту ночь я дома не ночевала. Понятно, что за намеки? Он ей: любовника заимела? И, сами понимаете, матерными словами обложил. Ладка выскочила на площадку, а там уже был колобок плешивый… Лескин. Ладка и на него наорала, а потом умчалась на свиданку.

– А что было потом?

– Потом я ничего не

слышала.

– Как так, Марта Лукьяновна? – не поверил Щукин. – Вы все слышите, а как выходил из квартиры Лескин – нет? Не слышали, кто еще пришел к Илье?

– Клянусь, не слышала! – ударила она себя кулаком в грудь. – Как вымерли все! Не слышала даже, как колобок плешивый ушел, а ведь я все слышу. Но раз колобка не убили, значит, он ушел от Ильи, так?

– Сто процентов.

– Непонятно, как это произошло. Мимо меня комар не пролетит.

В этом Архип Лукич не сомневался и поблагодарил бога, что Марта Лукьяновна не досталась ему в соседки. Он встал и протянул ей визитную карточку:

– Если вдруг вспомните что-нибудь, позвоните мне, хорошо?

– Обязательно. Уж будьте покойны, позвоню.

Щукин спускался вниз довольный, все же он получил важные сведения.

– Понимаете, Архип Лукич, – говорил Гена по дороге к Монтеверио, – это обычные работяги, к преступлениям они не предрасположены, на мой взгляд.

– Твои впечатления, Гена, не подошьешь к делу… – сказал Щукин.

– Он впечатлялся, а я проверял алиби, – ухмыльнулся Вадик. – Короче, Архип Лукич, все мужики с работы Ильи имеют алиби, а это уже подшивается к делу. Мужиков немного, мы управились за двое суток.

– Соседка Лады показала, что существует высокий мужчина, – проговорил Щукин, выкручивая руль на повороте. – Думаю, он и пролез в музей вместе с Ильей, выкрал картину, уничтожил сообщника, потом приходил к Ладе. Меня это беспокоит.

– Говорят, преступника тянет на место преступления… – начал Гена.

– Абсолютно точно, – подтвердил Щукин. – Но касается это в основном тех, кто убил впервые. Рецидивисты, если только у них с головой порядок, бегут от места преступления.

– Я бы не пришел туда, где завалил человека, – заявил Гена. – Тем более место закрытое, на третьем этаже, оттуда в случае опасности не спрыгнешь без риска переломать ноги. Второе. Что он у Лады забыл?

– Харакири сделать, – подсказал Вадик, но уже серьезно.

– Глупо, – недоумевал Гена. – Разве не надежнее ее где-нибудь подкараулить?

– Та же история, – вздохнул Щукин. – Илью тоже было выгодно подкараулить или заманить. Ничего не понимаю, логики нет в поступках убийцы.

– А вдруг у него почерк такой: нарушать логику? – предположил Вадик.

– Не мели чепухи! – фыркнул Гена. – Уничтожил сообщника и хочет уничтожить свидетельницу, которая видела его с мужем. Он же не в курсе, что она ни черта не помнит.

– Завтра ее выпустят, я договорился, – сообщил Щукин. – Вы, ребята, попасите Ладу по очереди. Я пока не знаю, где она будет жить. Если в квартире, то придется

пожить у нее. Убийца попытается убрать Ладу, она ведь узнать его может в любой момент, а момент не всегда бывает подходящим. Почему же он не смылся с картиной?

– Здрасьте! – аж подпрыгнул на заднем сиденье Вадик. – Только что говорили об этом. Свидетелей ему надо убрать, а потом отрыть клад и кайфовать над золотом.

– Опять ты про свой клад, – отмахнулся Гена.

– Не убеждает твое объяснение, Вадик, – спустил помощника с небес Щукин. – Да и все наши предположения без крепких основ. Опять же логика хромает. Сейчас постараюсь объяснить. Смотрите: примерно в три часа ночи картина была вынесена из стен музея, а хватились ее только в десять утра. В десять! Семь часов было в запасе, за это время далеко можно уехать, особенно на собственной машине…

– У грабителя нет личного транспорта, – был неиссякаем на идеи Вадик.

– Хорошо, допустим, что нет, – согласился Щукин. – За семь часов и пешком через весь город уйдешь. Дошел до ближайшего поселка, а оттуда во все стороны ходят автобусы.

– А сообщник сказал: давай делиться, – опять встрял с идеей Вадик.

– Вот и убивай сообщника, – выставил контрдовод Архип Лукич. – Время ночное, сонное, улицы пустынные, дело сделано. Почему, продумав до мелочей ограбление музея, опытный вор и убийца не определился с Ильей заранее? Почему он убил его несколько дней спустя?

– Мы же не знаем, какие у них были отношения, – вступил в диалог Гена. – Может, все шло отлично, а потом что-то случилось и пришлось на ходу менять планы.

– Может, и так, – неуверенно сказал Щукин. – Меня тревожит Лада. Если мы ее не убережем, считай, проиграли. И оставлять ее в ИВС нельзя даже лишний час, у нее развивается апатия. А пока… на чем там остановился наш итальянец, не помните?

1819 год. Агриппина Юрьевна

Лошадь цокала копытами, помногу раз пересекая одни и те же улицы. Пораскинув умом, Иона посчитал, что карету следует искать не на окраинах, а там, где состоятельные люди живут. Раз увезла Наташу карета, то она появится еще раз, только бы Анисья не подвела. А девка, сидевшая в коляске барыней, то и дело в дрему впадала, Ионе часто приходилось оглядываться и тормошить паршивку крепким словцом. Уж он-то не дремал, замечал и пеших, и ездовых людей, хотя мысль его была далеко…

Каково было услышать Агриппине Юрьевне имя родное? Каково было поверить? Сердце разболелось, зашумело в голове, а про себя она говорила: нет, нет, нет!

– Лошадь эта барина, – через шум в голове доходил до помещицы голос кузнеца. – Сам ее подковывал, то подтвердят три остатние подковы. Да ты, барыня, не тревожься. Кто видал Владимира Ивановича в час, когда Лизавету Петровну скинула ее кобыла? Никто не видал, стало быть, не он был. Опять же – на что ему барыню губить?

– Да, конечно, – отвернулась помещица, заливаясь краской стыда.