Маэстро, ваш выход!
Шрифт:
– Нет, нет. Я тоже думаю так, – поспешно сказал Кочан, чтобы не разочаровать патрона.
– Тогда не затягивай с решением этого вопроса. Сегодня же встреться со своим корефаном и все обговори. И смотри, не разочаруй меня, – посоветовал Зибор, отвернувшись к окну.
Кочан услужливо кивнул.
Глава 13
Свою работу старший лейтенант Григорьев не любил. Давно бы ушел из ментовки, если бы не брезжило приближение пенсии. Раньше он работал опером, но скоро понял, что это не для него. Пашешь с утра до
Бывший приятель Виталька Кочанов отыскал его по старому адресу. На новую квартиру Григорьев денег еще не накопил. Вот и приходилось с семьей ютиться в однокомнатной, в которой когда жили его родители.
А Кочан, судя по всему, пошел в гору. К дому подкатил на новеньком «Рено». Одет по моде, а баксов в лопатнике столько, что жена старлея Григорьева невольно пожалела, за того ли она в свое время вышла. Но время не воротишь. Мешать мужской компании она не стала, оставив их на кухне, вышла.
Потом, когда Кочан уехал, подсела к мужу.
– Чего твой дружок приезжал-то? Столько лет не виделись, и вдруг приехал.
Отослать бы бабу куда подальше, чтоб не лезла к мужские дела, но Григорьев не из таких. Проявил сдержанность.
– Да работенку одну попросил выполнить, – ответил он без определенности, надеясь, что женское любопытство удовлетворено сполна, и жена теперь отвяжется. Но не тут-то было. В глазах у нее вспыхнула зависть, когда она глянула на пару бутылок коньяка, который привез Кочан. Это был настоящий французский коньяк. Одну бутылку Кочан с мужем уговорили, а вторая стояла не открытой.
Она взяла бутылку, откупорила пробку. Вдохнула запах настоящего вина.
– Вот, твой дружок, какие вина пьет. А на твое жалованье только самогонку пить. Сколько он предложил тебе за работу? – спросила она, сделав пару глотков из фужера. Причем, делала это, не торопясь, как заправский дегустатор, чтобы распробовать вкус вина.
Старший лейтенант Григорьев вздохнул. Малость досадно стало, что жена не спросила о том, что его попросил выполнить Кочан. Хотя Григорьев все равно и не сказал бы ей. Но видно, эти бабы такой уж народ, что у них на уме одни деньги.
– Семь тысяч долларов, – сказал Григорьев, в раздумье, затянувшись сигаретой. А жена тут же стала считать, на что она потратит эти семь тысяч. Потом взглянула на мужа.
– Ты чего такой груженый, как Боинг? – спросила она.
– Да вот не знаю. Может отказаться. Уж слишком грязная работенка.
– Ничего. Потом отмоешься, – довольно определенно проговорила жена. – Семь штук, это хорошие деньги. Задаток он оставил?
Григорьев достал из кармана три тысячи. Положил на стол. Жена тут же убрала их в карман своего засаленного спереди халата.
Утром старший лейтенант Григорьев как обычно заступил на дежурство. Сначала проверил по журналу наличие лиц находящихся у них в камерах. Его интересовала фамилия – Стриженов. Было бы досадно плохо, если б этого гражданина перевели в следственный изолятор, располагавшийся при тюрьме. Тогда бы Кочану пришлось бы искать для выполнения этой работы кого-то другого. С каким бы облегчением сейчас Григорьев вздохнул, если б так и было. Но, пробежав глазами по строчкам журнала, он натолкнулся на фамилию Стриженов.
Наряд, который был в смене Григорьева, состоял из одного прапорщика и четырех сержантов. Все они расселись за столом в комнате для дежурного персонала ИВС. Прапорщик Силаев, большой любитель рыбалки, рассказывал, как они с приятелями в выходные ездили на озера под Шатуру и каких крупных карасей он там натягал.
Григорьев его не слушал. Отложив регистрационный журнал в сторону, старший лейтенант встал из-за стола, потянувшись, словно захотел размять косточки и вышел в коридор. Прислушиваясь к разговору, доносившемуся из дежурки, он быстро прошел по коридору до камеры, в которой находился Стержень.
Отпирая дверь, чувствовал, как лихорадочно колотилось сердце. Убивать людей ему еще ни разу в жизни не приходилось. Окажись, сейчас в его руке пистолет, он бы не смог выстрелить в этого Стержня. Ведь, если разобраться, тот же Стержень ничего ему не сделал.
Другое дело шприц заполненный ядом. Кочан сказал, что в первые минуты после укола, Стержень заснет, а потом у него откажет сердце. Потом яд растворится и его наличие в крови не сможет определить ни одна экспертиза.
В немалой степени, это успокаивало Григорьева. Уж укол-то он сумеет сделать. Это не трудно. И не так трагично. Кольнул, и сразу уходи из камеры.
Прежде, чем открыть дверь камеры, он заглянул в глазок.
Стержень лежал на шконке, повернувшись лицом к стене. Сейчас это для Григорьева было даже лучше. Пусть он так и лежит. Не придется смотреть ему в глаза. И старший лейтенант решительно отпер дверь. Потом достал из внутреннего кармана форменного пиджака небольшой шприц уже заранее заполненный ядом. На иглу был надет предохранительный колпачок. Колпачок он снял и сунул в карман, а шприц взял поудобнее в правую руку, и, открыв дверь, вошел в камеру.
Лежащий Стриженов никак не отреагировал на то, что в его камеру кто-то вошел. Похоже, он спал. И Григорьев подивился его нервам. Вот, что значит, человек уже бывалый. Быстро смирился со своей участью. На допрос его разбудят, а на остальное ему наплевать. А Григорьев его и будить не станет.
Медленно приближаясь, старший лейтенант для себя уже определил, куда уколет его. Это будет укол в спину. Еще пара шагов. Потом он до конца вгонит иголку в спину Стержню. Даже если тот, испугавшись укола, дернется, с него вполне хватит и той малой дозы, которая попадет к нему в организм и обеспечит тихую и практически безболезненную смерть.