Магазин потерянной любви
Шрифт:
— Вы же не хотите возвращаться на родину? — спросил кот.
Нет, мышь не хотела. Того, чего она хотела, нигде не было. Рёнэ вообще родилась в Украине и к сегодняшнему дню сменила уже не одно гражданство. Так что её родиной был весь мир. Не станет же она возвращаться к собакам, в самом деле? Собаки тем часом поглядывали с её футболки на Митиных овец и благодушно улыбались. Впрочем, улыбались они до поры до времени. Сами посудите — в друзьях у собак по-прежнему оставались лишь самые что ни на есть диктаторские режимы: Иран, Венесуэла, Северная Корея, Белоруссия ну и, конечно же, Китай. На Китай-то собаки и делали ставку. Удивительное дело — в КНР продолжительность жизни падала в той же степени, в которой рос ВВП. Этот всеобъемлющий
По правде говоря, не только русских. Даже, казалось бы, благовоспитанные американские псы — и те облизывались. Облизывались и европейские породы — пусть и сдержанно, но всё же. Так что потерь у Рёнэ хватало. В сущности, она потеряла всякое мало-мальски возвышенное представление о жизни.
Взять хотя бы историю с Андерсом Брейвиком, расстрелявшим молодёжный лагерь Норвежской рабочей партии летом 2011-го. К слову сказать, этот Брейвик и сам прошёл школу молодёжного крыла так называемой Партии прогресса. Наташа Рёнэ как раз жила в то время неподалёку от Осло, но потрясло её другое: никто и не собирался говорить об истинных причинах трагедии. Складывалось впечатление, что никто ничего не понимал. Или понимал, но тщательно скрывал, думала Рёнэ. Ей-то как раз всё было ясно. Она и сама расстреляла бы лагерь «нашистов» на Селигере, не будь у неё святой веры в добродетель.
Тут будто сошлись два несчастья: политические партии по всему миру создавали свои молодёжные подразделения, а обыватели даже не замечали опасности. «Норвежский стрелок», может, и первый, но не последний, не сомневалась Наташа. Несмотря на неизбежные жертвы, политики и дальше будут одурачивать молодых людей под предлогом заботы о них, а в реальности готовя послушный электорат. Что по ней — так нечего объединять подростков по политическому принципу, это преступно. Нечего вообще объединять их. Дайте им объективные знания о природе человека и общества, а дальше — сами. Пусть думают и работают над собой сами. Да кто ж послушает Рёнэ. Будучи эмигранткой со стажем, она бегала из страны в страну в поисках справедливости, но нигде не находила её.
После теракта Рёнэ как никогда нуждалась в поддержке, но не истеричной (какой мерзавец этот Брейвик!), а хотя бы отчасти умной и рассудительной. Она написала Джони, но тот лишь развёл руками. «Все они хороши», — ответил он. По сути, Рёнэ искала русского храбреца, а поскольку храбрецов в России не осталось, она купила Фридриха Ницше и теперь зачитывалась его «Волей к власти». Как выяснилось, ради этой «власти» человек способен на всё. Он с лёгкостью эксплуатирует и детей, и саму идею демократии, включая буржуазную демократию.
— Так что вы там привезли? — спросила Наташа.
Что он привёз? Да ничего особенного: письмо от Хьюлет в розовом конверте, несколько Джониных репродукций из галереи «Интерпола» и «Вывоз мусора» — последний Джонин рассказ, переплетённый в виде миниатюрной мусорной корзины. К рассказу прилагалась и иллюстрация. Митя с любовью распечатал её в формате 10x15 и вставил в самодельную рамку из сучьев орехового дерева с креплением для гвоздя.
— Рамка ручной работы, — сказал Митя и засмущался. Рамка была изготовлена в примитивистском стиле, но не умышленно, а как вышло. Вот Митя и зарделся краской. — Последние Джонины репродукции, — продолжал он. — Катя Мануилова отыскала их в Интернете. В настоящий момент Джони находится в розыске по подозрению в экстремизме, — Митя подхватил квадратик форели и поднёс его ко рту. — Вам нравится на Джерси?
Да, Рёнэ нравилось.
— Кто у них только не экстремист, — сказала она. — Спасибо за картину.
Впрочем, картину она уже видела и хорошо изучила её. Джони как-то прислал этот «Мусор» по электронной почте, а вот рассказ она не читала. Картина же содержала всевозможные продукты цивилизации, соединённые в единую композицию. Честно говоря, картина впечатляла. События в ней происходили одновременно на улице Гиляровского в Москве, на Грантчестерском лугу в Великобритании и, наконец, в космосе. На переднем плане были изображены две американские машины с автомобильной свалки, за ними помойка, фасад здания в Банном переулке и мёртвый узбек с метлой. В воздухе летала строительная пыль. Там же светилась радостью Вика Россохина в синем платье, валялась тележка из супермаркета и подпрыгивали от возбуждения счастливые покупатели у «Золотого Вавилона». Люди в ярких одеждах размахивали пакетами и вскидывали руки, словно в фашистском приветствии.
Как ни странно, там не было ни одного контейнера и ни одной мусорной корзины. Мусор будто уносило в космос. Предметы приподнимались над поверхностью земли и отправлялись в долгий полёт длиною в жизнь. Первое, что бросалось в глаза, — синее платье в белый горох. Вика стояла на капоте старого «бьюика» и, по всему видно, едва удерживалась там. Она отвела назад руки, выпрямилась, задрала голову и словно всем своим существом устремилась в небо. Платье у Вики просвечивало. Вместо трусов у неё был белый пояс с подвесками, а на ногах чёрные кроссовки «Адидас».
Нет, Наташа не читала Джониных записей, но он и не предлагал. Разве что много рассказывал всего. С выражением и будто играл по ролям. У Джони вообще был артистический талант, засмеялась Рёнэ, но он стеснялся его, что и понятно — Джони недолюбливал себя. Ему всегда, как он говорил, не везло со взаимностью. Все его любовные отношения заканчивались быстро, не успев и начаться. В этом всё дело.
Относительно картины. Наташа довольно часто смотрела её на компьютере, и всякий раз находила что-нибудь новое. К примеру, она не сразу разглядела там своего кролика. В реальности это был отчаявшийся и утративший всякую надежду, кролик. Рёнэ битый час фотографировала его в своем сарае, а тот не давался. «Не давался и не давался, — рассказывала она Мите, — и всё же дался». Наташа прислала фотографию Джони, и вот теперь кролик занял своё достойное место. Он находился в левой части картины посреди помойки, как раз под табличкой «Гиляровского, 76». Животное выглядело отвратительно. Кролик застыл и теперь смотрел на вас своими ненавистными глазами, будто презирал весь мир и вопрошал: «ЗАЧЕМ?»
Зачем, в самом деле? Кролик, выросший в неволе, годится лишь на еду. Вероятно, этим всё и объяснялось.
Доев салат из морепродуктов, Митя уставился в окно. Остров со скалистыми берегами и офшором всё больше походил на импрессионистскую живопись художника Моне. Моне и сам не знал, в чём тут дело. Он просто писал, что видел. Детали были размыты, но в целом картина представляла собой потерянный рай. Продай этот рай, думал Митя, и прибыли не избежать.
Ночь они провели за беседой в Наташином доме с видом на залив Сент-Обин. Это место особенно славилось рыбной ловлей. Здесь можно было словить и карпа, и лосося, и даже лососёвую акулу, если верить местным старожилам. История острова уходила в глубь веков — что ж тут удивляться? Но никто и не удивлялся. С историей шутки плохи. Мало ли что ловили нормандцы в средневековую смуту.
Весь следующий день Рёнэ водила его по острову. Они посетили гавань, Королевскую площадь и краеведческий музей. В гавани бились волны и стоял запах водорослей. Проплывающие по небу облака несли воду Атлантики. Впрочем, и Ла-Манш был частью Атлантики — вместе с её омарами, акульим плавником и устрицами. Мите вдруг захотелось устриц. Самых что ни на есть атлантических устриц со свежими овощами. Они по-быстрому осмотрели замок Елизаветы (1594) и поспешили на Виктория-роуд в паб с национальной кухней. Джерси как раз и славился своими устрицами и свежими овощами. Добавим к этому местный картофель. Рёнэ то и дело напоминала о нём, как будто этот картофель и был истинным её успокоением.