Магазин потерянной любви
Шрифт:
Джони не знал, что и думать, но познакомившись с Эмили, быстро убедился в её порядочности. Так что время от времени он приходил. Эмили кидалась к нему навстречу, и они допоздна ошивались не бог весть где. Часами смотрели на Темзу, сидели по клубам и до утра занимались любовью, где придётся: у неё, в парке у Victoria Station, а то и в подземном переходе у Букингемского дворца. Бонер изучала русскую культуру в Кембридже и даже съездила как-то в Мухосранск посмотреть, как люди живут. «Посмотрю, как люди живут», — засмеялась она в тот раз на таможне.
Люди жили там — не приведи господи. Но это лишь подзадоривало Эмили. По её
Иными словами, свобода собраний в Джонином понимании ничего не решала. Тем более она ничего не решала в России. Те, кто хотел собираться, собирались и так. Дело в другом. По-настоящему здесь протестовали единицы. Потомки уцелевших храбрецов. Чудом оставшихся в живых буниных, ахматовых и бродских. Остальные если и возмущались чем — то скорей для развлечения, а то и для корысти. Так что выхода нет. Даже протестуя против бандитов, русские избирали их снова и снова.
Ума им не хватает, а не свободы, не сомневался Джони. Лучше б вообще не ходили к урнам. В целом же свобода собраний притупляла ироничный взгляд на вещи. Взять хотя бы американскую мечту. Никакая свобода собраний не прибавит вам ума. Или вы приличный человек и тогда сочиняете легкомысленную прозу, или бандит, и тогда управляете «Прекрасным миром компьютеров».
Уж чего-чего, а этих магазинов хватало.
Они были разбросаны по всей Земле. Капитализм бодро шествовал по миру, и Эмили, надо сказать, недоумевала: Джони считал себя антикоммунистом и тем не менее неистово критиковал буржуазную демократию. Может быть, он анархист? — спрашивала она саму себя. Впрочем, без разницы. Джони нравился ей — будь он даже дураком-анархистом.
В тот день, 17 июня, Джони появился у Museum of Garden History, как она и просила, без пятнадцати шесть. На нём были синие джинсы, голубая худи и белые кеды Converse. Стояла пятница. Лондонцы прогуливались вдоль Темзы, прохладный ветер шелестел листвою и накрапывал дождь.
— Your latest book is delicious (твоя последняя книжка восхитительна), — сказала Эмили.
— Спасибо, — ответил Джони.
На самом деле он понимал, что книжка никакая не восхитительная. «Ардис» взялся за неё только из жалости. Рассказы были слишком заумными, а издатели ждали от него романа. «We expect from you a classic novel, — писали они. — Available in a popular style of the novel — with criticism of the regime, with sex and the elements of the investigation» («Мы ждём от вас классический роман. Доступный роман в популярном стиле — с критикой режима, сексом и элементами расследования»). Легко сказать. Джони был отщепенцем. У него не было постоянной работы, дома и хотя бы отчасти законных прав. Его искали по всему свету. И вот-вот схватят, опасался он. Ни о каком гражданстве США «Ардис» и не заикался.
В реальности он был нелегалом, приехавшим в Англию по туристической путёвке да так и оставшимся здесь. Большей частью он жил у Рёнэ на острове Джерси и время от времени приезжал к Эмили. В основном на выходные — так было проще и ей, и ему, и Рёнэ. В будни Наташа работала, а Джони сидел в её доме за компьютером, изредка поглядывая на залив Сент-Обин и размышляя, насколько вообще серьёзна жизнь. Всё больше он склонялся, что несерьёзна. Она опасна, сулит трудности, но в конечном итоге все заканчивают одинаково. Так почему бы не повеселиться? — заключал Джони.
К полуночи, напившись коктейлями на John Street, они сняли номер в дешёвом отеле и занялись любовью. Любовью они занимались по обыкновению и как ни в чём не бывало. Лишь бы Эмили нравилось, думал он. Эмили нравилось, и Джони предвкушал тёплые дни. «Тёплые дни» — ещё одна русскоязычная группа, которую Джони нет-нет, а и слушал. Она была по крайней мере сносной, что уже немало для современной клубной музыки. Группа хоть и распалась год или два назад, Джони до сих пор носил значок «Тёплых дней», прицепив его к рукаву и радуясь безразличию ко всему мало-мальски серьёзному. Уж эти мальчики точно не цеплялись за жизнь. Они смеялись над нею, и Джони смеялся вместе с ними.
В ту же ночь на другом конце света занимались любовью и Митя Захаров с Тайкой Нефёдовой. Оставив кафе «Тайм», они подобрались к Яузе, миновали Солянку и дворами вышли на Мясницкую к Джониному планетарию.
— Ну что, останетесь? — спросила Тайка.
— Останусь, — ответил Митя.
А почему бы и нет? Захаров исподволь чувствовал близость с Нефёдовой. Она нравилась ему с первой встречи, а её белоснежные зубы так и манили. Тайка вообще привлекала своей порочностью, что ли. Митя никуда не спешил, да и куда было спешить?
Миллионы людей в тот день занимались любовью: и Джони с Эмили в Северном Лондоне, и Хьюлет с Лизой Берковиц по Интернету, и Наташа Рёнэ — хоть и сама с собой, зато вдохновенно.
Занималась любовью со своим Шивой и Вика Россохина — в прошлом продавщица «Прекрасного мира компьютеров» и последняя любовь Джони Фарагута. Занималась, а сама подумывала о будущем. По идее, ей пора было определиться, но что-то никак. Одно дело — секс, думала она, а другое — наслаждение от материнства. Несмотря ни на что, Вика помнила о Джони и, казалось, даже ждала его — исподволь, подсознательно, и всё же. Что с того, размышляла Vi, что он изгой. Он неплохой человек, к тому же любил её, как никто другой.
При этом Джони и вправду был изгоем. Он был экстремист, персонаж Интерпола, разочаровавшийся в жизни и утративший всякую привлекательность обывателя. Иными словами, Джони хоть и любил Вику Россохину, но был лишь старым её расписанием.
Ещё один рассказ (The Old Schedule) из американского сборника Джони Фарагута. Здесь он подвергает жесточайшей критике «Российские железные дороги». В центре сюжета мы вновь видим Вику Россохину. Она всё так же любима Джони, хоть и необыкновенно далека от него. Рассказ изобилует эротическими сценами. К этому времени Vi уже снялась в нескольких популярных клипах и приобрела довольно широкую известность начинающей порноактрисы.