Магазин работает до наступления тьмы

Бобылёва Дарья

— Что здесь может открывать двери?

Славик обвел содержимое чемодана тяжелым непонимающим взглядом, задержавшись на поеденном молью чучеле попугая. Попугай был настолько вопиюще и бесповоротно мертв, что даже в груди заныло.

— Сосредоточься. Что из этого может открывать двери?

Славик, помедлив, указал на медную ручку в виде львиной морды.

— Почему она?

— Ну… она же дверная.

— То есть чутья у тебя тоже нет, — констатировала Матильда и захлопнула чемодан. — Ни мозгов, ни совести, ни чутья. И вдобавок бло-огер, — протянула она так же язвительно, как до этого во сне у Славика. — Слышишь, Женечка? Крум у нас блогер.

Если бы Славик не ощущал себя так, словно его вышибло из собственной

жизни, и он висит где-то в черном вакууме, оглушенный и оцепеневший, он бы, наверное, заметил, что Матильда произносит слово «блогер» в точности как его мама или любая другая тетенька старшего возраста, видевшая этих самых блогеров преимущественно по телевизору в скандальных ток-шоу. И он бы, наверное, попытался объяснить, что скорее мечтал стать блогером, чем был им, потому что он мнительный интроверт, мучительный перфекционист и вообще слишком взрослый для начала карьеры в интернете. Трудно представить себе более проигрышные исходные данные, но Славик упорно боролся с собой. Это был его способ хоть как-то самоутвердиться, преодолеть стеснение, «стать лучшей версией себя». Дурацкая калька с английского, всегда его бесила, но, глядя на себя на экране, он не мог отделаться от мысли, что это другой, лучший Славик — раскрепощенный и уверенный в себе…

— А я знаю историю про одного блогера, — не унималась Матильда. — Известного, в отличие от тебя. Они вместе с подружкой разоблачали всяких колдунов и экстрасенсов. Смешно получалось. Пока им не попалась одна ясновидящая… — Голос Матильды становился все тише и вкрадчивей. — Ее шар для предсказаний был вещью не в себе, причем трудной. Трудные — это которые сами на контакт идут. Можно сказать, нападают. Ясновидящая утверждала, что это шар самого Якова Брюса. Хотя, как по мне, фабричный новодел, но неважно… Блогер с подружкой потихоньку заменили шар точно таким же, а настоящий забрали себе. Мол, если не заметит подмены — значит, никакая она не ясновидящая. Она, разумеется, не заметила. Она была мошенницей, как и все прочие. А блогер с подружкой устроили гадание на знаменитом шаре в прямом эфире…

Матильда умолкла, придвинулась поближе и продолжила полушепотом:

— Шар держала в руках подружка. Они спрашивали, сменится ли президент, чем закончатся сериалы, которые тогда все смотрели… Сначала стекло покраснело, но все решили, что это из-за освещения. Потом в шаре проявились очертания человеческого черепа. Она наклонилась, чтобы рассмотреть получше, — голос Матильды дрожал от еле сдерживаемого восторга, — и шар взорвался! Осколки изрешетили ей лицо, самые большие воткнулись в глаз и в горло… Что такое? А, точно, если показываешь на себе, надо сдуть. — Матильда с серьезным видом подула на ладонь. — Она умерла быстро, до приезда скорой. Блогер очень плакал. А зрители кидали ему деньги, чтобы он задрал на ней, мертвой, майку и показал сиськи…

Спереди прямо Матильде в лоб прилетела метко запущенная плоская «елочка» автомобильного ароматизатора. Славик вдруг необыкновенно ярко представил себе, как плакал над телом своей подружки безымянный блогер — возможно, выдуманный Матильдой от начала и до конца, — вспомнил каменно неподвижные Лесины пятки, расплывающееся по паркету кровавое пятно и густой землисто-горький запах, заполнивший прихожую. Леся не любила такие запахи, Славик, чтобы не ошибиться при покупке духов в подарок, выучил ее любимые ароматы наизусть: тубероза, ваниль, яблоко. На ее коже они вкусно и как-то хрустяще раскрывались сладкой весенней влагой, свежестью древесных почек… Мысль о том, что Леси теперь не будет — никогда больше не будет — взорвалась в голове жгучей, почти физической болью. Славик опустил голову и расплакался, покачиваясь на сиденье. Ему было до судороги в горле жаль Лесю, и себя жаль, и он никак не мог поверить, что не вернется вечером домой, не поужинает сырниками, не чмокнет благодарно Лесю масляными после еды губами. А Леся не скажет, поморщившись, чтобы он хотя бы рот вытер перед тем, как целоваться. Они вечно не могли поделить удобное рабочее место за столом в комнате, Леся ворчала, когда он забывал поднять сиденье в туалете, а сама не завинчивала тюбики с зубной пастой, и Славик потом выковыривал спичкой застывшие у горлышка мятные комки… Он прижал к лицу забинтованные ладони, от запаха больницы щекотало в носу, а от соленых слез зудели порезы.

— Да хватит уже, — услышал Славик голос Матильды, убрал руки и обнаружил, что ему под нос суют бумажный платочек. — Все в прошлом, жизнь растоптала еще один цветок, жалобно стонет ветер осенний… Сморкайся давай. Все, конечно, из-за тебя, но ты, может, в сущности и не виноват.

Славик высморкался и вопросительно на нее посмотрел.

— Бесомраки выбрали тебя, потому что ты неудачник.

— Б-бесомраки?

— Я всегда знала, что в интернете полно наших, но чтоб настолько… А наших так и тянет к вашим. Сечешь?

Судя по растерянности на заплаканном лице, Славик совершенно не сек.

— Неудачники — самый доступный корм. Они вас ищут, как свинья — трюфели. Ты хоть знаешь, что такое трюфели?

Славик кивнул.

— Молодец. Не трясись так, мы тебя не тронем. И Женечке ты понравился.

С водительского места донеслось недовольное цоканье.

— Я бы тебя сразу отпустила, но Женечка, видишь, не хочет. Женечка правила любит. А ты на нас тяжелых духов вывел, это серьезно.

— Да я не понимаю…

— И не надо понимать! — Матильда даже как будто обрадовалась. — Для этого есть Хозяин. Он разберется.

Машина сбавила ход, сворачивая во двор, посреди которого красовалась круглая клумба с кустом сирени в центре, а за сиренью маячила дверь, похожая на плитку шоколада.

***

На приклеенном к двери листе бумаги было размашисто написано:

УЧЁТ

Матильда не обратила на это внимания — когда Хозяину надоедали люди, он мог закрыть магазин под любым предлогом. Она постучала по деревянному ромбу чуть выше надписи.

— Входите, — глухо донеслось изнутри.

Дверь оказалась не заперта. Матильда пропустила вперед Славика, потом Женечку и последней, убедившись, что никто уже не сбежит, вошла в магазин, волоча за собой большой коричневый чемодан.

***

Навстречу им из полумрака безмолвно выдвинулись фигуры, похожие скорее не на людей, а на клубы сгустившейся пыли. Славика, шедшего первым, весьма неучтиво схватили за плечи, но он даже не успел испугаться или рассердиться. Он зачарованно наблюдал, как в неверном свете круглых ламп Матильда, отбросив чемодан, одним прыжком взлетает на прилавок, проносится по нему на четвереньках, выдергивает из карандашницы рядом с древним кассовым аппаратом канцелярский нож и, соскочив обратно на пол, одним движением выпрямляется, словно и не было этой кошачьей иноходи, давшейся ей так легко, как будто она всю жизнь — или, по крайней мере, значительную ее часть — передвигалась подобным образом. И как спина к спине с Матильдой, неумело сжимая узкие ладони в кулаки, становится Женечка. Хрупкое создание, кажется, само было безмерно удивлено своей готовностью к драке.

Фигуры расступились, и к прилавку вышел Хозяин. Он был немного бледнее обычного, но казался вполне спокойным.

— Ради всего святого, веди себя прилично, — устало сказал он. — И не подавай дурного примера Женечке. Наши гости в своем праве.

Матильда присмотрелась к «гостям»: плотные, широкоплечие фигуры, неприметные лица. Шляпы, кепки и вязаные шапочки — у всех были покрыты головы. Тот, что стоял поближе, приподнял руку, демонстрируя перстень-печатку на безымянном пальце. Серебряный перстень-печатку с вензелем Начальства. Хуже не бывает, подумала Матильда, уж лучше бы пришли те, кто носит золото. Они принимают решения, а обладатели серебра занимаются устранением проблем. Золото портится от крови — так они говорят.