Магазин работает до наступления тьмы
Шрифт:
— Без ключа не откроете. Объясните сначала, что принесли, зачем, — почти ласково уговаривала его Матильда. — Так у нас принято.
Посетитель еще секунд десять выл и кидался на дверь, а потом сполз по ней на пол и крикнул плачущим голосом:
— Я вам почтой хотел отправить — посылку возвращают!
— Извещений не приходило.
— Я и говорю: они возвращаются! — Посетитель с новой силой забарабанил кулаками по двери.
— Тихо! — Матильда рявкнула так оглушительно, что в шкафах зазвенели бабушкины чашки и бокалы. Воцарилась тишина.
— Рассказывайте, кто вы, кто они…
— Ножкин я! Виктор! Павлович! — Посетитель утер нос рукавом и дерзко взглянул на Матильду снизу вверх. — Я ваше объявление
***
Выпив до дна принесенный Женечкой стакан воды, посетитель немного успокоился. Славик тем временем бережно опустил рюкзак на прилавок и шепнул Матильде:
— Там тикает…
Матильда безо всяких предосторожностей подгребла рюкзак к себе, приложила ухо к черной ткани:
— Правда тикает. — И потянула за молнию.
— Не открывайте! — вскинулся Ножкин. — Не прикасайтесь! Вы понятия не имеете…
— Так объясните.
— Душно! — Посетитель рванул на груди нечистую рубашку и с тоской оглянулся на дверь. — Воздуху бы… А вы человека незаконно удерживаете!
— Да как можно, на кой вы нам сдались? Скоро выпустим. — Матильда посмотрела на настенные часы. — А пока — рассказывайте.
Посетитель опустил голову, дернул носом и снова начал:
— Ножкин я. Виктор Павлович. А Анита Ножкина — это, получается, сводная сестра моего прадеда.
Матильда приподняла стянутую болячкой левую бровь.
— Ну как же, Анита Ножкина! — Посетитель вытащил из-за пазухи бумажник и принялся трясти какими-то фотографиями. Поскольку так на них ничего нельзя было разобрать, Матильда поймала его за руку и заставила положить фотографии на прилавок.
А Славик тем временем незаметно включил на телефоне запись и опустил его обратно в карман. Видео никак не снимешь, так пусть хоть звук будет.
— Анна Ножкина-Войцеховская! — Посетитель был искренне возмущен их дремучестью, словно речь шла как минимум о какой-нибудь императрице. — Дама из кладовки! Убийственное воображение! Потусторонний любовник! Танцующий медиум!
Фотографии оказались кабинетными портретами одной и той же томной женщины, которая позировала то в нарядных платьях, то в псевдогреческих драпировках, то в образе цыганки с лентами и бубном. Даже сквозь пелену затертой сепии она казалась необыкновенно соблазнительной: чистые, округлые линии плеч и подбородка, крупная грудь, пухлые приоткрытые губы. И влажные черносливовые глаза, глядевшие из-под приопущенных век так, что до сих пор чувствовалась в этом взгляде властная самочья тяжесть, а в голове всплывало старинное слово «сладострастие».
— Ножкина Анита. — В голосе посетителя проскользнула надрывная нежность. — Танцовщица она была, так и писали на афишах: босоножка Ножкина. И актриса, не то чтоб известная. Это она потом прогремела… Да неужели вы правда не слышали?
— Вы рассказывайте, рассказывайте, — подбодрила его Матильда и слегка нахмурилась, словно прислушиваясь к чему-то, плохо пока различимому.
И Ножкин, Виктор Павлович, начал рассказывать.
***
Таинственная Анита, как называли ее в пожелтевших газетных вырезках, была легендой и отдушиной для нескольких поколений вполне заурядного семейства Ножкиных. О роковых событиях, связанных с ней, и о ее необычайной красоте, которая, по всеобщему убеждению, и привела к этим событиям, рассказывали друзьям за рюмкой и однокурсникам во время студенческих вечеринок. Имя Аниты витало над семейными торжествами, байдарочными походами и корпоративными пьянками. Всюду, где появлялись скромные и непритязательные Ножкины, рано или поздно возникала призрачная фигура Аниты в псевдогреческих драпировках, словно сотканная из эктоплазмы, которую они, как верные медиумы, незаметно выпускали изо рта и ноздрей. Некоторые занимались и сбором материальных свидетельств — к примеру, дед Виктора Павловича, который хранил фотографии и вырезки в специальном альбоме и страшно радовался, когда удавалось найти что-нибудь новое у продавцов старины.
Маленький Витя был влюблен в псевдогреческие драпировки, черносливовые глаза Аниты и весь альбом в целом. Бабушка не разрешала ему рассматривать фотографии в постели и регулярно грозилась выбросить «эту вертихвостку», а деду с внуком дать брому.
— Дедушка говорил: «Это потому что у тебя нос картошкой и ноги, как у степного кавалериста, вот ты и завидуешь». — Ножкин усмехнулся и по-птичьи склонил голову набок. — А бабушка сразу в крик: «Нет, это потому, что вы, сумасшедшие, на убийцу молитесь!»
Витя на Аниту действительно молился, в том числе и потому, что в ее таинственной истории еще никому не удалось отыскать однозначного ответа на вопрос, убийца она или нет. И можно было бесконечно строить догадки, предполагать участие неназванных людей или потусторонних сил и покрываться приятными мурашками от холодящего душу прикосновения к настоящей загадке. История Аниты позволяла цвести целому букету разнообразных гипотез — и в этом была ее особая притягательность.
Уже будучи взрослым, Виктор Павлович завел ей именную тему на одном из форумов для поклонников всяческих неразгаданных тайн. И с рыцарским пылом обрушивался на каждого, кто оскорблял его даму сердца или с модным ныне скептицизмом пытался развенчать ее загадку. Находились даже самодовольные выскочки, смевшие утверждать, что Аниты и вовсе не существовало на свете или что ее история — не более чем городская легенда, выросшая из слухов, которые ушлая дама полусвета (а кем еще могла быть актриса-босоножка?) распускала сама о себе «для пикантности». Таких Виктор Павлович изгонял из темы с позором, припечатав напоследок очередной порцией фотодоказательств. Помимо снимков, газетных статей и различных документов в его унаследованной от деда коллекции к тому времени были и некоторые личные вещи Аниты и ее мужа.
— Да, мужа, — с жаром закивал Виктор Павлович, заметив, как озадачило слушателей появление в его и без того сумбурной истории нового персонажа. — С мужа все и началось!
Красавицу-босоножку взял замуж солидный инженер, человек, даже на фотографиях выглядевший тяжеловесным и каким-то чрезмерно приземленным. Зато у него имелось приличное состояние, свой дом — революция тогда только погромыхивала на горизонте, — и для богемной бесприданницы это была отличная партия. Вокруг их союза с самого начала заклубились всякие сплетни: и Аниту не только Витина бабушка называла вертихвосткой, и инженера Войцеховского подчиненные считали человеком властным, даже грубым, и городок, в котором все это происходило, был небольшой и вечно скучающий, а потому здесь хватались за любую возможность почесать языками. Но супруги вели тихую и благопристойную жизнь, Анита собственноручно растила в палисаднике сортовые розы, а инженер в основном был на службе и иногда, ко всеобщей зависти, выписывал молодой жене туалеты из самого Парижа.
***
И все шло чин чином, пока однажды вернувшаяся из деревни кухарка — ее отпустили на несколько дней, отпраздновать свадьбу сестры, — не обнаружила инженера на полу гостиной мертвым. Его забили насмерть железной кочергой, которая валялась тут же, рядом с телом. Все вокруг было залито кровью, запекшиеся брызги виднелись и на стенах, и на потолке. Гостиная напоминала поле сражения, мебель была перевернута — судя по всему, инженер дрался за свою жизнь до последнего.
Кухарка потом признавалась, что у нее в глазах потемнело от ужаса, и она бежала бы из дома сломя голову, если бы не мысль об Аните, которую она любила, как родную дочь. Хозяева оставались в доме одни: горничную не так давно рассчитали по подозрению в краже браслетки. И кухарка, поборов страх и дурноту, бросилась искать свою любимицу. Громко выкликая ее имя, она бегала по комнатам, но Аниты нигде не было.