Магические числа
Шрифт:
Кагот и Амос шли медленно, погруженные в размышления, в тревожные думы о будущем.
Где- то в душе Кагота всегда теплилась мысль, что в жизни должно что-то случиться. Не может быть, чтобы все продолжалось размеренно, по извечному, накатанному кругу. Ожидание чуда иногда превращалось в сны. То чудилось Каготу, что он обрел великое могущество, получил магическое средство творить добро. То думалось, что все люди вдруг станут бессмертными или же превратятся в китов, как в старинной легенде о происхождении приморского народа. Или же что придет на холодный Север
— Послушай, Кагот, — заговорил Амос, — вот приезжие сказывали про власть, которую мы будем выбирать. Наверное, без этого не обойтись. В нашем становище ты самый подходящий. Тебя и будем выбирать.
— Это почему? — насторожился Кагот.
— Потому что ты беднее меня, — ответил Амос. — У тебя нет байдары, да и собак поменьше. Яранга принадлежит Каляне, а ты вроде бы жилец у нее. Если рассуждать по-ихнему, то ты беднее даже слепого Гаймисина.
— Нет, я не могу, — серьезно ответил Кагот. — Я шаман, а они шаманов, как я уразумел, не жалуют.
— Но ты вроде бы отрекся, — начал Амос, но тут же осекся, вспомнив, как его спас Кагот и что ему он обязан не только жизнью, но и новым именем. С каждым днем он чувствовал себя лучше и уже собирался на первую зимнюю охоту. Свое быстрое выздоровление Амос приписывал главным образом тому, что следовал совету Кагота быть совсем другим человеком. Сменив имя. Амос настороженно следил за тем, чтобы поступать вопреки своим привычкам, хотя это было нелегко. Особенно обижалась жена, и у него даже мелькнула мысль сменить и ее. Но дети… Детей жалко, и ради них Амос оставался с прежней женой, к которой, надо сказать, относился с искренней любовью и теплотой. Он привык, чтобы она была рядом, чтобы встречала его с зимней охоты после долгой дороги, чтобы ее голосом вместе с теплым дымом была наполнена яранга.
— Да, это верно, — кивнул Кагот. — Я отрекся от многого… Но и теперь порой ощущаю, что сила не совсем ушла из меня. Внешние силы иногда разговаривают со мной или через меня…
Амос взглянул на Кагота. Ведь с виду самый что ни на есть обыкновенный человек, ничем особенным не привлекающий внимания. Но сколько в нем внутренней силы! И даже страшно подумать об истоках этой силы!
— Послушай, Кагот, — вкрадчиво заговорил Амос, — а может быть, нам этой новой власти и не нужно? Ну посуди сам: к чему она нам? Выбирать из трех беднейших яранг самого бедного — это даже смешно!
— Чую, что эта власть не только для нашего становища, а, похоже, для всех людей нашей земли, — задумчиво произнес Кагот…
Где- то в словах этих русских чудилась ему высшая справедливость, только Анемподист все неважно переводил. В общем-то, так и должно быть на земле: чтобы все голодные были накормлены, чтобы все несчастные нашли утешение, чтобы все бездомные обрели крышу, чтобы люди жили в мире и доверии друг к другу, как братья…
— Что-то сомневаюсь в этом. — Амос кашлянул. — Никогда не поверю, чтобы тангитаны начали брататься с нами…
— Так ведь и среди них есть бедные и несчастные, — сказал Кагот. — Я их видел на американской земле. Богатых — горстка, а бедных — как комаров в тундре! Это с нашего нищего берега все, кто приплывает на больших кораблях, кажутся богатыми и счастливыми.
А на самом деле такого нет. Самый богатый байдарный хозяин нашего побережья куда человечнее владельца большого парохода или шхуны. Знаешь, как они бьют своих матросов? В кровь! Зубы летят за борт. И еще у них есть такой черный народ — негры. Этих вовсе за людей не считают…
— А как ты думаешь, этих, что на корабле, тоже будут обращать в новую жизнь? — осторожно спросил Амос.
— Вроде бы они из другой страны, — ответил Кагот.
— Я их не различаю, — со вздохом признался Амос. — Для меня все они на одно лицо — тангитаны. А когда их много, я вовсе теряюсь и не могу отличить одного от другого, особенно когда они одинаково одеты.
— Среди тангитанов есть большие различия, — сказал Кагот. — Есть русские, кавказские, американские, норвежские, а вот еще оказались большевики…
Проводив Амоса в его ярангу, Кагот повернул к своему жилищу, но вошел не сразу, а еще долго оставался снаружи, любуясь звездным сиянием. Он ощущал в себе внутренний восторг, или, как он мысленно называл его, ветер восторга, и отдавался его ровной силе, ожидая прихода божественных слов.
В чоттагине уже было тихо. Каляна поставила у левой стенки чоттагина гостевой полог, небольшой, но вполне достаточный, чтобы в нем поместились трое приезжих, а сама лежала без сна, высунув голову в чоттагин. В обложенном закопченными камнями очаге догорали последние угли, то покрываясь пеплом, то вспыхивая от слабого движения воздуха.
Кагот осторожно разделся, повесил одежду в чоттагине и нырнул в полог.
— Что же теперь будет? — встревоженно спросила Каляна.
Он оставил без внимания вопрос женщины, улегся на свою постель у другого края полога и закрыл глаза.
Оставаясь в пределах разума, Как в берегах вольная вода реки, Мысль мечтает о свободе течения, Пытаясь вырваться на волю Но только обилие воды, обилие идей Может прервать привычный мыслей ход И разуму открыть неведомый доселе путь.9
Кагот проснулся рано, но долго лежал в пологе, размышляя об услышанном вчера. Как жаль, что он не знает русского языка, чтобы самому, а не через Анемподиста поговорить с этими людьми, порасспросить их как следует.
Высунув голову из спального полога в чоттагин, он поглядел в сторону гостевого полога, но не заметил ничего особенного.
Каляна давно проснулась и собиралась разжигать костер.
— Дров мало, — сказала она Каготу.
Кагот выскользнул в чоттагин, быстро оделся и вышел из яранги.