Магические числа
Шрифт:
— О чем вы толкуете? — громко спросил Гаймисин, и на его лице тотчас отразилась тревога, смешанная с любопытством. Обычно гладкая кожа на его высоком лбу собралась в складки.
— Вот пытаюсь объяснить русскому о перевоплощении Амтына в Амоса, — ответил Кагот.
— А-а, — кивнул слепой, — расскажи ему, а то, быть может, это ему неведомо.
Кагот подробно рассказал Першину о несчастном случае на тонком льду, о том, как он врачевал Амтына и дал ему то имя, которое носил давно ушедший в окрестности Полярной звезды шаман Амос. Силы, которые, быть может, еще
Першин слушал Кагота и дивился, как это человек, по внешнему виду совершенно здравомыслящий, спокойным и уверенным голосом несет черт знает какую чепуху.
— И вы верите во все это? — с улыбкой спросил Першин.
— Если бы не верили, не делали бы так, — спокойно ответил Кагот — Если бы не верили, с нами давно бы не было Амоса и дети его осиротели бы, а жена осталась вдовой, как Каляна. Я рад, что предотвратил несчастье в этом маленьком становище, где у людей и так мало радостей.
— Это верно, — грустно согласился Першин.
Только теперь он вдруг с особой отчетливостью понял, сколь многое разделяет его и этих людей, так наивно и горячо верящих в чудеса, в неведомые и непонятные силы. Он словно бы очутился среди людей, идущих к пропасти, и ему захотелось крикнуть им: «Остановитесь, люди! Послушайте меня! Вы не туда идете!» Вместо этого Першин сказал:
— На сегодня разговоров хватит.
Он умолк. К этому времени в котле уже сварилось свежее мясо, и все приступили к трапезе. Першина посадили на почетное место, на бревно-изголовье, рядом с хозяевами. Насытившись нерпятиной, принялись за чаепитие, благо заварки, полученной с корабля Амундсена, было достаточно. Каляна выложила на столик остатки норвежских подарков, прибавив к ним несколько черных сухарей.
Першин взял один из них и, вложив в руку Гаймисина, сказал?
— Вот сушеный русский хлеб.
Гаймисин понюхал сухарь и обрадованно воскликнул:
— Я его узнал по запаху! Когда я был совсем молодым, быстро бегал и хорошо видел, в наше стойбище приехал русский служитель ихнего бога — поп. Уговаривал нас принять русскую веру, сулил всяческие радости после смерти для тех, кто согласится, а кто останется в своей вере, тем грозил большой карой… Вот тогда и довелось мне попробовать русского хлеба и русской водки…
Слепой неожиданно крепкими белыми зубами откусил сухарь, подержал во рту и от удовольствия зажмурился.
— Как вкусно! — проговорил он с выражением величайшего наслаждения на своем изменчивом лице.
Когда гости ушли и в яранге остались Каляна, уснувшая в обнимку с куклой Айнана, Першин и Кагот, в чоттагине стало сразу тихо и пусто. Только костер по-прежнему весело горел: Каляне еще было довольно работы по хозяйству и она щедро подкладывала дрова в огонь.
12
Несколько дней Першин ходил под впечатлением признания Кагота. Он ловил себя на том, что ему хочется рассмотреть этого человека, разглядеть в нем то особое, что свидетельствует о его принадлежности к удивительной, магической профессии. Но как он ни старался, ничего необычного в Каготе не замечал.
Шаманы, насколько было известно Першину, принадлежали к классу эксплуататоров. Но Кагот сам ходил на охоту, все делал по дому, и в яранге ничего не было такого, что свидетельствовало бы о богатстве. Может, все осталось там, откуда он родом?
— Вы сказали, что тоже приехали издалека? — спросил его Першин.
— Да, я приехал сюда вместе с дочерью, — ответил Кагот.
— Откуда?
— Из Инакуля…
— А что вас заставило уехать оттуда?
Кагот вздохнул так тяжко и так глубоко, что Першин пожалел о заданном вопросе.
— Если у вас хватит терпения, я расскажу, как оказался здесь, — ответил Кагот.
Ему нравился этот молодой русский, такой не похожий на тех тангитанов, которых ему ранее доводилось видеть. В начале жизни Кагот всерьез думал, что тангитаны рождаются на кораблях, на них же умирают, представляя собой одно племя, одержимое жаждой торговлей, желанием иметь как можно больше мягкой пушнины, моржовых бивней и китового уса. Он был в этом уверен до той поры, пока не вступил на борт «Белинды».
И вот теперь эти новые тангитаны. Многое из того, что они говорили, и впрямь походило на сказку, и слепой Гаймисин не был далек от истины, когда сравнивал повествование Першина с тем, что рассказывалось в волшебных сказках. Правда, события происходили давным-давно и большого влияния на слушателей не оказывали, а то, о чем говорил Першин, вроде бы должно стать повседневной жизнью людей ледового побережья.
…Першин внимательно слушал рассказ Кагота о его судьбе.
— После всего случившегося родичи могут попытаться отнять у меня дочь и заставить вернуться в Инакуль, чтобы я снова стал главным шаманом селения, — сказал в заключение Кагот.
— А вы не хотите быть шаманом?
— Это не зависит от меня, — ответил Кагот. — Хочу я или не хочу — я все равно шаман. Таковым меня избрала судьба и Внешние силы. Но после того как я не смог спасти Вааль, после того как Внешние силы не вняли моим мольбам и отказались мне, помочь, я решил больше не просить их ни о чем.
— А раньше они помогали?
— Помогали, — ответил Кагот, — но на этот раз даже внимания не обратили на мои мольбы.
— А может быть, их вовсе и нет, этих Внешних сил? — осторожно сказал Першин.
— Как нет? — усмехнулся Кагот. — Они есть. И совсем не обязательно быть шаманом, чтобы чувствовать их присутствие, их воздействие на жизнь.
— Но ведь вот вы говорите — они не вняли вашим мольбам, — напомнил Першин. — Разве это не доказательство того, что они не существуют?
— Нет, — помотал головой Кагот. — Если бы их не было, моя жена осталась бы жива. Других причин ее смерти, кроме действия Внешних сил, не было.
— Она ничем не болела? — спросил Першин.
— Болела, — ответил Кагот. — И очень сильно. Эту болезнь привезли маленькие существа — рэккэны. Они задержались у нас, и много людей умерло. И моя Вааль тоже заболела…