Магические числа
Шрифт:
— На вершину Земли, — напомнил Кагот.
— Было бы в моих силах, задержал бы их у нас, вморозил бы навечно их корабль у нашего берега, — мечтательно проговорил Гаймисин. — Чем им у нас плохо? Тут хоть люди есть да охота хорошая. А что там будет, на вершине Земли? Может, ничего там такого интересного нет. А мы останемся опять без тангитанов, без чая, без сахара да без хорошего табака…
— Першин тут останется, — напомнила Умкэнеу.
— А что толку от твоего Першина, кроме разговоров да мечтаний о будущем? — махнул рукой Гаймисин. — Похоже, у твоих большевиков
— Учение о справедливости у них, — возразила Умкэнеу. — Чтобы всего было поровну у людей.
— Знаешь, дочка, все эти разговоры о равенстве — ерунда! Никогда не будет, чтобы люди жили одинаково. Такая уж природа людская. Один довольствуется двумя ребрышками от нерпы, а другому подавай всю грудинку — и то сыт не будет, иной с одной женой живет, а, скажем, оленному человеку можно и двух и трех жен иметь, смотря какое у него стадо…
— При новой власти таких богатых оленных людей не будет! — твердо заявила Умкэнеу.
Снаружи яранги послышался собачий лай. В чоттагин вбежал запыхавшийся Амосов сынишка Эрмэн и объявил:
— С восточной стороны идут собачьи упряжки! Гости едут!
— Вот тебе и новости без всякой мачты и сети для ловли летящих слов, — весело сказал Гаймисин и принялся одеваться.
22
Встречающие гадали вслух, кто бы это мог быть. Скорее всего кто-то из людей Кибизова, объезжающего побережье по поручению торгового дома братьев Караевых, которые представляли русскую фирму и пытались противопоставить русские товары американским. Обычно Кибизов ездил на нескольких упряжках, и сейчас еще издали было заметно, что идут по меньшей мере две нарты. Однако по мере приближения упряжек предположение о Кибизове отпадало: на нартах были свои, чукчи. Солнце, стоявшее низко над горизонтом, освещало приближающихся путников сбоку, длинные тени мешали как следует рассмотреть и узнать людей.
Глубоко спрятанные за меховой росомашьей оторочкой лица, заиндевелые усы, брови сразу же насторожили Кагота.
Собаки медленно подошли к яранге и, услышав протяжное, успокаивающее сулящее долгий отдых и обильную кормежку «гэ-э-э-э», остановились и тут же легли на снег.
— Амын еттык! — первым подал голос Амос.
— Ии, — ответил первый каюр, легко спрыгнувший с нарты, и Кагот по голосу узнал шамана Таапа, друга ушедшего из жизни великого шамана Амоса.
Таап медленно подошел к застывшему от неожиданности Каготу и тихо сказал:
— Ну вот мы и встретились… Долго мы тебя искали, уже не думали найти.
Второй человек тоже был знаком Каготу. Это был Нутэн, племянник Таапа, дальний родич Амоса. Если проследить все родовые связи и покойного Амоса и Таапа, то Кагот тоже через свою умершую жену приходился родичем молодому Нутэну.
Гаймисин, прислушивавшийся к разговору, спросил:
— Откуда держите путь? И далеко ли?
— Инакульские мы, — ответил Таап. — Похоже, мы достигли цели, нашли заблудшего брата.
— Кого же вы искали? — продолжал слепой.
— Кагота искали, — ответил Таап.
— Ну вот вы и нашли его, — широко улыбнулся Гаймисин, — Ничего с ним худого не произошло. И мы его полюбили.
— Что же это мы на морозе разговариваем! — захлопотал Амос. — Входите в ярангу, обогревайтесь. Разговоры потом.
Гости вошли в чоттагин, к живому огню костра, а Амос и Кагот согласно обычаю занялись собаками. Они выпрягли усталых псов из нарт, отвели на место стоянки, привязав их на длинную цепь. Нарты, освободив от груза, закатили на крышу яранги.
Таап и Нутэн, сняв задубевшие от мороза камлейки, наслаждались горячим чаем в ожидании свежего мяса. Тутына и Чейвынэ выворачивали наизнанку обувь путников, чтобы хорошенько ее просушить.
Из яранги Каляны пришел Першин. Поздоровавшись с гостями, он поинтересовался, нет ли ему почты.
— В Уэлене новые власти хотели нам дать бумажный сверток, но мы не взяли, — сказал Таап. — Непривычны мы возить такое.
— Очень жаль, — с огорчением произнес Першин. — А как там мои товарищи? Как ревком работает?
— Мы с тангитанами не общаемся, — сухо ответил Таап.
Закончив дела с устройством собак и накормив их копальхеном, Амос и Кагот вошли в чоттагин.
Першин все же не терял надежды узнать что-нибудь о деятельности своих товарищей и допытывался:
— Но вы хоть слышали о советской власти?
— Может быть, она и есть, эта власть, — медленно ответил Таап, — но нам она ни к чему.
— Как так? Это почему же? — возмутился Першин.
— Откуда он у вас взялся? — показывая, всем видом пренебрежение к вопросам учителя, спросил Таап.
— Посланец новой власти, — неуверенно ответил Амос. — В начале зимы прибыл из Ново-Мариинска с товарищем. Тот дальше уехал, а этот остался…
— А что он тут делает?
— Учит грамоте, счету…
— А еще?
— Еще толкует о будущем. Сулит другую жизнь.
— И вы верите?
— Слушаем, — беспомощно улыбнулся Амос.
— Очень интересные вещи рассказывает! — включился в разговор Гаймисин. — Не всему, конечно, можно верить, но интересно!
Першин был в некоторой растерянности, не зная, как ему поступить. Эти приезжие явно невзлюбили его с первого взгляда. Кто же они такие? Он посмотрел на Кагота и поразился перемене, происшедшей в нем. Еще час назад это был уверенный, спокойный мужчина, а сейчас — испуганный, как бы неожиданно потерявший себя человек.
— Мы проделали большой путь по чукотской земле, — сказал Таап. — Всякое мы видели, разных людей встречали, попадали в непогоду, но главная наша цель была — найти заблудшего брата.
И он пристально, без улыбки посмотрел на Кагота.
Таап и его племянник принадлежали к той разветвленной, смешанной семье чукчей и эскимосов, которая расселилась по окрестным селениям вокруг Инакуля. Некоторые родичи даже перебрались через Берингов пролив на остров Святого Лаврентия. Жизнь незримо управлялась небольшой группой, в которую входили покойный Амос, Таап и куда должен был войти Кагот, если б не убежал из селения.