Магички

Кетро Марта

— Ну и славно, береги себя.

Слёзы, которые Ольга от самого кафе бережно несла домой, стараясь не расплескать по дороге, отступили, и, пользуясь этим, она сама решила позвонить:

— Марин, он меня бросил.

— Кто?

— Этот, который читать не умеет. И ты не поверишь…

— Ну?.. Ты ревёшь там?

— Нет пока. Он нашёл, — она делала паузы, сосредоточенно сдерживая истерику, которая поднималась к горлу после каждого слова, — себе девушку. Эмоциональную и чувствительную.

— Ожидаемо.

— Почему? Сам говорил, что я пишу бабское, сопли. А теперь.

— Совсем, что ли, разницы не видишь? Ну пох ему, что ты там писала, за то и понравился. Но не пох, что ты чувствовала. И кто в этот раз попутал автора и текст, а? Раз твои герои такие, тебе самой уже и чувствовать не надо?

— Я чувствовала!

—

Ты не выражала! Он мысли читать должен был?

— Я думала, ему это на фиг не надо.

— Это им всем надо, Оль. Эмоции — самый дорогой товар. Ты ему не дала, а она дала.

— Так я щас дам, позвоню и дам, мало не покажется.

— Поздно, он решит, что это манипуляция.

— И чего теперь?

— Или ничего, или подожди.

— Да, кстати, у меня тут командировка типа творческая на пару месяцев.

— Ну и хорошо, и нормально. Это самое лучшее. Вернёшься — поглядишь.

Они попрощались, и Ольга смогла, наконец, выпустить свою отложенную истерику, как освобождают кошку, напуганную долгой поездкой в метро, из переноски: открывают решётку — вот и всё, иди, можно.

Дама А одобрительно кивнула: — Отлично сработано. И ваша ученица неплохо справилась.

Она была довольна настолько, что позволила себе нарушить правила секретности и заговорила о внутреннем деле Ордена на жилом уровне, где теоретически их могли услышать кандидатки и стажёрки. Но наблюдать муки клаустрофоба не очень-то приятно, особенно если хочешь поощрить сестру, а не наказать. Дама В поняла и оценила любезность:

— О да, она применила обычные методы, и они не подвели. Я могу её отозвать?

— Она должна проследить за девушкой до поезда, а потом отправиться в аэропорт, прилететь ближайшим рейсом и приступать к своим обычным обязанностям. А новенькой приготовьте «детскую». Материалы по ней я собрала давным-давно.

— Мы так заинтересованы в этой девушке?

— Пожалуй. Но следует провести ряд тестов, чтобы убедиться в её соответствии нашим целям.

Глава 2

Вильгельм замечает, что инкубы являются чаще всего женщинам и девушкам, обладающим красивыми волосами. Это происходит потому, что такие женщины больше заняты тщетой заботы о своих волосах.

А как она ходит и себя держит? Это — суета сует. Не найдётся ни одного мужчины, который так старался бы угодить Господу, как старается женщина — будь она не совсем уродом — понравиться мужчине. Примером тому может служить Пелагея, ходившая разряженной по Антиохии. Когда её увидел святой отец по имени Ноний, он начал плакать и сказал своим спутникам, что он за всю свою жизнь не выказывал такого усердия служить Богу, какое показывает Пелагея, чтобы понравиться мужчинам.

Она сошла с поезда в предрассветные сумерки, но на перроне кипела и булькала круглосуточная жизнь: встречающие бежали к нужным вагонам и замирали у дверей с несколько преувеличенной радостью на лицах, а приезжающие вываливались к ним с высокой подножки и выглядели немного добычей. Те, кого никто не встретил, некоторое время вертели головами в поисках перехода, а потом решительно волокли багаж к лестнице. Приливную волну народа рассекали постоянные обитатели платформы: бабушки с картонками «квартира», похожие на разбойников носильщики с тележками, дядьки положительного вида в чистейших светлых теннисках, бормочущие «такси-такси-такси». От себя-дневных они отличались немного механической целеустремлённостью: брели сквозь встречный поток, адресуя свои предложения куда-то в пространство, поверх голов, в серое безоблачное небо, к темнеющим на горизонте горам и не вставшему, но уже явно проснувшемуся солнцу.

Ольга вспомнила ощущение от экосистемы московского вокзала — там все вроде бы метались без цели, но на самом деле хаос пронизывали острые взгляды наблюдателей: нищие, торговцы, жулики нескольких сортов, милиция — они были незаметны, пропуская косяки рыбок через широкую сеть, и лишь изредка совершали

короткие резкие движения, вылавливали своё и снова затаивались. В юности, в последний школьный год, когда Ольге удавалось сбегать от маминого присмотра на Арбат, она видела нечто похожее. Праздная, ежесекундно меняющаяся масса людей создавала впечатление карнавальной суеты, но если провести на этой улице несколько недель, перезнакомиться с лоточниками и прочими жучками, станет заметно, как много там «своих» и как мало случайных происшествий. Спецы в штатском невидимо контролировали «незаконные валютные операции» между туристами и матрёшечниками, наблюдали за пушерами и карманниками, но всерьёз к ним в руки попадал только тот, кто должен был попасться по столь же неявным, но чётким законам. Стоило немного выпить, и Ольга начинала ощущать сродство с братками и сестрёнками, которые «держат Арбат» и всегда готовы помочь «нашей девчонке», если обидит кто чужой. Но она также помнила, как впервые на трезвую голову ощутила холод от цепких глаз, как поняла, что самая свободная в этом городе улица существует в системе столь жесткой, что лучше бы девочкам держаться от неё подальше и не попадать в сферу взрослых интересов. В уютной кафешке, где только свои, её подобрал в высшей степени свой парень Миша, которого она раньше не видела, но его знали и Наташка, и Гай, и Дрон — короче, «все наши». Гуляли по переулкам, пили тёплый амаретто из хрустальной бутылки и закусывали удивительными батончиками «Марс», а потом зашли в огромную коммуналку, которую ребята — тоже, конечно, свои — только что расселили и собирались продавать. И там, на узкой скрипучей кровати, Ольга впервые в жизни получила по печени, и как-то очень быстро всё поняла, и стерпела этого Мишу с татуированными ступнями, тихо молясь, чтобы потом не позвал остальных и просто отпустил. Он отпустил, и она примчалась в ту кафешку, растрёпанная, с размазанной помадой руби роуз, а Наташка, Гай и Дрон ни о чём не спросили, просто придвинули ей тяжелый табурет — и она опять всё поняла. А в третий раз она всё поняла, когда всё-таки пошла к доброму и взрослому дяде Серёже, который выслушал, покивал и сказал: «Хочешь — накажем. Только с пацанами, которые сделают, расплачиваться тем же самым придётся». После этого Ольга на Арбате больше не появлялась, обходила десятой дорогой и его, и Калининский, и Гоголя на всякий случай. Закончила школу, поступила в университет, уехала, вернулась и забыла всё, кроме липкого страха перед ареалами городских хищников.

Но на крымском вокзале ничего похожего не чувствовалось, то ли природа не располагала, то ли в шестом часу утра все опасные люди спали. Ольга огляделась без малейшего беспокойства — куда ехать, она не знала, её обещали встретить, а значит, надо просто подождать. Действительно, к ней буквально через минуту подошла девушка и, улыбаясь, показала её, Олину, фотографию, скачанную из интернета и распечатанную на принтере:

— Мадам Лисец? — фамилия досталась от мужа и немного смешила Ольгу, но для писателя была в самый раз.

— Я так надеялась, что не похожа на это фото. Доброе утро.

— Не переживай, я узнала тебя с трудом. Можно на ты? Я Катя.

— Можно.

У неё был рюкзак, сумка с ноутбуком и ещё один пакет со всякими дорожными пожитками. Тоненькая Катя подхватила рюкзак, но Ольга не стала спорить — ничего там тяжёлого не было. Она собиралась в печали и потому не взяла ни ярких платьев, ни туфель, ни десятка разных баночек, которые необходимы даме в путешествии. Хотелось оставить в Москве как можно больше, увезти только себя — пустую. Так что этот белокожий зайчик явно не надорвётся. Ольгин взгляд задержался на открытых незагорелых плечах, и Катя пояснила:

— Нельзя мне, обгораю. Обычно прячусь — рубашки с длинным рукавом, шляпы, крем. Только пока солнца нет, так хожу.

На площади им навстречу замигал внедорожник.

— Твой?

— Ну что ты, это школьный. По нашим дорогам иначе нельзя, да ты увидишь.

Водительское кресло было вплотную придвинуто к рулю — надо же этой пигалице как-то дотягиваться. Вообще, девушка казалась симпатичной, но с утра Ольга не отличалась разговорчивостью, предпочитая смотреть в окошко на аккуратный город, окраины, поля, каменистые склоны, кусочек моря, мелькнувший справа, и опять на камни, высушенную траву, кривые колючие кусты. Ехали не меньше часа, Ольга стала задрёмывать — в поезде не очень-то получилось поспать, попутчики попались беспокойные.