Магистериум морум
Шрифт:
Ещё неделю назад мысленный взор Фабиуса застлала тьма, и он был счастлив блуждать в ней. Каждый миг он ощущал рядом с собой демона, что олицетворял его погибель. Демона, что пообещал ему: скоро всё завершится. Они найдут похитителя Алекто и…
И когда зеркальное адское око растворилось в небе над Ярмарочной площадью, маг приготовился принять последний бой. Его рука сама сжалась на магическом кристалле, он вдохнул полной грудью и обернулся к Борну.
Ещё мгновение назад инкуб стоял рядом, но сейчас его место на помосте пустовало.
Маг растерянно закрутил
Немногочисленные факелы, укреплённые на шестах, лишь слепили Фабиуса. Он сделал усилие и посмотрел колдовским зрением. Но всё, что он сумел различить, были лишь отдельные намёки на то, что черти и бесы всё ещё оставались в толпе горожан.
Инкуб же – исчез. Растворился. И даже подпалин не оставил на этот раз на плохо струганных сосновых досках помоста для комедиантов.
Лишь молодой маг смотрел весело и растерянно, лишь старик-винодел бессильно вытянулся на лавке, лишь стражники, кто ниц, кто на коленях пытались всё-таки исполнить свой долг и защитить магистра от толпы. К счастью, и в толпе на ногах остались немногие. А уж тех, кто мог бы вскарабкаться на помост, наверное, не нашлось бы совсем. Или – нашлось?
Фабиус озирался… Бельмастый держался за сердце, опираясь на плечо упавшего на колени здоровенного крещёного. Крепкий кузнецкий подмастерье пытался брести вдоль помоста, слепо нашаривая его руками, как подмогу...
Магистр ощутил вдруг нечеловеческую, смертельную усталость, пошатнулся. И тут же Хел птицей взлетел на помост, протянул руку Саймону, помогая ему забраться, и оба они подхватили магистра.
Стража ничего не успела. И Фабиус понял, что любой из бесов мог вот так же метнуться вверх или бросить кинжал. Но бесы приняли свершившееся, как решение. Значит, примут и люди.
Всё и вправду утряслось. С рассветом в Ратушу пришли те из членов городского совета, кто уцелел. И магистр не решился судить и искать виноватых.
И без того был разграблен церковный склад с мукой и вяленой рыбой, превращена в руины городская тюрьма. А беженцев из чумного Дабэна стояло перед воротами Ангистерна уже не меньше восьми сотен. Считали же их по обычаю только по отцам семейств, потому никто не мог сказать утром, сколько же их окажется, когда счёт пойдёт на хлеб, дрова и одеяла.
Через неделю, к приезду магистерской комиссии, возглавляемой молодым и деятельным кандидатом в членом Совета Магистериума Тэгусом из Ассы, (её таки вызвал Фабиус), в городе уже был наведён относительный порядок – и по хлебу, и по лагерю для беженцев, и по отлову бандитов, что дерзнули остаться в городе. С бандитами магистру помог Хел, который читал мысли умелее, чем Борн. Уж чего-чего, а практики у юного демона было хоть отбавляй.
Пользуясь личной дружбой, Фабиус послал весточку в провинцию Ихор, лежащую к северу от Ангона, на берегу холодного моря, называемого Экронигер. Оттуда сумели прислать два отряда стражников и двадцать возов вяленой морской рыбы – вонючей, но жирной и питательной.
Церковь же избрала священника сама.
Магистерской комиссии пришлось, конечно, вершить праведный суд, но наказанных Адом было так много, что дело спустили на тормозах.
Зато столичные маги помогли навязать беженцев соседним провинциям. Досталось и родному Фабиусу Ренге. О чём маг даже с некоторым садистским удовольствием известил вороном своего префекта, мэтра Тибо. Он надеялся, что птица прилетит раньше первой группы беженцев, что теперь не беспорядочно, а совершенно официально, группами, каждая под охраной двух стражников, направлялись караванами по соседним провинциям.
Ну а префектом Ангистерна в это смутное время городской совет избрал мощного и хитрого кузнеца, что явно участвовал и в бунте. Но Совет Магистериума одобрил выбор горожан, ибо имел теперь на нового правителя отличный компромат.
Город ожил. Ещё стража была на особом режиме, и кричали по ночам патрули, но членам магистерской комиссии, а значит, и Фабиусу, пришло время отправляться по домам.
Вот только некуда было теперь ехать магистру Ренгскому. Да и не планировал он никакого возвращения. И вдруг оказался обречён на него с жестокой неумолимостью жизни и судьбы.
Мысленно Фабиус уже завершил самого себя. Но это оказалось иллюзией, и теперь ему нужно было ехать в родную башню на остров Гартин, где любой куст, любая книга, и даже луны на небе будут напоминать ему о сыне.
«За что?» Вот о чем размышлял Фабиус, безразлично глядя, как ползёт вниз конский повод, как пальцы покалеченной химерой руки бессмысленно шевелятся, даже не пытаясь поймать его.
Разве был он, Фабиус Ренгский, член Магического Совета, дипломированный маг, так плох, что даже смерть не захотела забрать его с собой? Неужели душа его так погрязла в пороках, что её запахом не соблазнился даже голодный демон? Или Борн просто обожрался в ту страшную ночь и сгинул где-то с несварением своего адского желудка?
Но чего он хотел от Фабиуса?
Магистр уверился было, что демон пришёл отомстить ему за убийство сородичей. Но месть не свершилась, а значит, причина явления Борна была не в ней. Но в чём тогда? Что толкнуло глубинного демона в подоблачный мир людей?
А изгой? Что это значит, и почему Борн назвал себя так перед магическим оком? Соврать он не мог, для вранья…
«Эва! – Магистр подхватил поводья. – А не использовал ли Борн его, Фабиуса, для какого-нибудь вранья? Но для какого же?»
Мысль эта слегка встряхнула его. Инкуб был для мага сплошной загадкой. До встречи с Борном Фабиус не мог и помыслить, что демоны тоже способны думать, страдать, плакать, а вот обмануть человека – не могут.
Да, раньше он убивал инкубов без всякого внутреннего смущения. Они были для него живыми не больше, чем огонь в очаге. Не помышляете же вы об убийстве, намазывая по утрам масло на лепёшку? А ведь любое из зёрен, что отправилось в ваш хлеб, могло бы родить детей. Засеять потомками целую долину. И вот вы бездумно поглощаете зерно за зерном?..