Магистр
Шрифт:
Толпа коленопреклонённых или воздевающих руки кверху исполнилась торжественности и глубокого волнения. Мерцающий свет факела отражался в белках заведенных глаз, одни, привстав на колени, пели, другие с жаром повторяли имя Христово, иные ударяли себя в грудь, как те первые братья по вере, несущие благую весть миру. С разных сторон возглашали:
– Осанна!
– Во имя Христа!
– Мы овцы твои, Олег, паси нас!
– Слава в вышних Богу!
– Иисусе, Иисусе, Иисусе!
– Верую! Верую! Верую!
– Слава Христу!
– Веди нас, Олег!
Сухов, и сам взволнованный своими речениями, задумался на минутку: а исполнится ли мечтание? Сбудется ли то, что он так красочно обещал? Не обманывает ли он этих людей ради своих выгод? Пожалуй, нет. В будущем он ни разу не слыхал ни о каких егошуитах. Видно, всех извели. Но пусть они хоть раз ощутят свою силу, пусть познают хмельной вкус победы!
Рим спал. Спали в нищем Эсквилине, спали в богатеньких Каринах. Босяк-пролетарий дрых в своей каморке на куче тряпья. Папа Лев похрапывал в покоях Латеранского дворца на золоченой кровати, под балдахином, изукрашенным ангелами и херувимами. Спал торговец в комнатушке позади своей лавчонки. Провальным сном спал усталый подёнщик. Дремал стражник у Капенских ворот, то пялясь сонно на веретена кипарисов, облитые лунным светом, то вновь роняя голову на грудь.
Не спали только в семьях егошуитов. В бедных халупах и в крепких домах одинаково горели самодельные свечи, и женщины, кутаясь в одеяла, шептали молитвы, вознося Богу одну просьбу – отвести смерть от мужа, отца, брата, жениха, сына…
Две полные сотни и одна полусотня шагали, удалясь от Большого цирка, бесшумно и грозно ступая во тьме ночи. Луна высекала блики на лезвиях мечей и топоров, неясно посверкивала на шлемах, выбеливала лица – суровые и жесткие, неуверенные и бодрящиеся, торжественные и просветленные.
Луна чернила стены и серебрила плоские крыши, холодным душем отражённого света поливала прилизанные кипарисы и взлохмаченные пинии, купалась в Тибре, разрезаемая тенями мостов, пересчитывала зубцы крепостных башен, загибая лучи, словно пальцы, фосфорическим сиянием скрывала мерзости и красы, днем выставляемые напоказ.
Олег терпеливо прохаживался под портиком Эмпория, переходя из тени колонн в полосы лунного серебра. Отсюда были хорошо видны могучие башни, зажимавшие Тибр. В их бойницах мерцали огни – солидарии бдили, страшась нашествия.
Начинало светать, когда из полутьмы выбежал тощий парень, зовомый Магиуло, и выдохнул:
– Корабли! По Тибру… идут! Большие! С парусами полосатыми! Пять больших кораблей!
– Macte! [62] – хищно улыбнулся Сухов. – Выдвигаемся!
Ночную тишину всколыхнули шорохи и глухие звуки шагов. Ожили многочисленные тени, лунные блики закачались в такт поступи.
– Проверить всё! – приказал магистр и аколит. – До мелочи! Гляньте даже на ремешки сапог – затянуты ли? А то развяжутся, оступитесь, да и откроетесь мечу!
62
Macte! (Лат.) – Отлично!
Пыхтение, покряхтывание и притоп озвучили исполнение приказа.
– Тристан! Поведёшь своих на правый берег. По мосту, и сразу на штурм! Рамберто! Твоя задача – спустить цепь. Механизм в подвале правобережной башни, выступаешь за Тристаном. Хамальвин! Ты идешь со мной, берём левобережную башню. Вперёд, и без криков!
Десяток солидариев, бродящих по набережной у башни, перестреляли из луков.
– Мечи к бою!
Полусотня Хамальвина, рыча от спущенной злобы, ворвалась в башню. В узкие её ходы и подъёмы втиснулось едва два десятка бойцов, но рёв поднялся, как от тысячи. Стальным поршнем егошуиты выдавили папских гвардейцев на верхнюю площадку башни – лязг мечей, вопли ярости и боли долетали до земли. С душераздирающим криком парапет перевалил сброшенный гвардеец, следом за ним рухнули сразу трое. Олег напряженно наблюдал за рекой. Толстенная цепь, перегораживающая течение, неожиданно дрогнула. Начала медленно погружаться.
– Macte! – воскликнул Олег.
Первым в виду Эмпория показался «Лембой». Следом двигался «Семаргл», борт к борту шли «Финист» и «Морской змей». Последним подгребал «Зилант», не отражая в мутном, полноводном по времени Тибре полосатых парусов. И тишина…
Настороженно молчала судовая рать, ожидая каверз и ловушек. «Что-то здесь не то…» – крутилось в головах варягов, варилось под шлемами недоверие и опаска. Почему опущены цепи, перегораживавшие реку? Почему не свистят стрелы? Не гудят камни? Почему не трубят трубы, а толпа вдоль всей набережной под портиками, под сводами гигантских смоковниц и сикомор стоит – и это было странно, крайне странно! – и тоже молчит?!
В полной тишине лодья Вуефаста Дороги подвалила к причалам Эмпория. Слышен был только слабый плеск весел.
Не в силах сдерживать улыбку, Олег протолкался сквозь толпу егошуитов и вышел на каменный вымол. Из груди его рвалась радость, но горло перехватывало от переизбытка чувств. Сзади подошла и прижалась Елена. Сухов только шумно вздохнул и замахал руками.
Сразу же после этого дикий рёв узнавания огласил палубы кораблей. Сотни мечей вскинулись над бортами и неистово забили о щиты.
Толпа на берегу заволновалась, загомонила, почтительно отступая в тень колоннад. Только несколько обнажённых по пояс мускулистых парней остались, чтобы принять швартовы и ловко накрутить их на причальные тумбы.
Ещё не спустили сходни, а варяги уже сигали через борт на каменные плиты. И только теперь Олег понял, как он соскучился по этим бесхитростным, прямодушным мужикам – по медведю Свену, по хитрюге Хурте, по мужиковатому Инегельду, по «дедуське» Железнобокому. По всем!
– Олег! – орал Пончик, неистово махая руками.
Боевой Клык опередил протоспафария, облапив магистра, потискав дружески – так, что у Олега кости затрещали, и сказал:
– Ну, как ты тут без нас? Не отошшал? – Заметив мило улыбавшуюся Елену, он остолбенел и еле выговорил: – Ну у вас и семеечка… А это кто такие?
– Егошуиты, князь. Наши союзники. Считай, что это ополчение.
– Да уж вижу, что не войско… – проворчал Клык. – Ну и что тут интересного, в Риме?
– Вот Эмпорий, тут купцы местные товары свои хранят. Выше по склону – Авентин, там одни нищие, не стоит и соваться, а выше по течению – Бычий форум. Можешь с него начать. За ним увидишь холм, называется Палатин. Там сплошные особняки.