Магия крови
Шрифт:
— Начнем с первой. Что мы по ней имеем?
Остановившись около стола, Гульнов на мгновение задумался и стал загибать на руке пальцы:
— Значит, так. Второго октября или в ночь со второго на третье обворовали Звягинцевых.
— Соседей стоматолога?
— Ну, да. Правда, брать у них особо нечего, люди живут на зарплату, но все же… Похитили золотые серьги, десять облигаций по пятьдесят рублей каждая и две небольшие картины…
— Размеры известны?
— Трудно сказать. Хозяева не знают…
— Хотя бы приблизительно. Андрей развел перед собой руки и попытался показать
— Одна примерно вот такая…
— Тридцать на сорок, — предположил Климов.
— А другая, — Андрей рывками развел руки на ширину плеч и выпрямил ладони, — может, чуть побольше.
— Ясно. Где-то девяносто пять на шестьдесят. Работы чьи?
— А Бог их знает! Звягинцевы говорят, что приобрели эти картины двадцать лет назад, когда женились. И то лишь потому, что какой-то алкаш просил за них всего-то навсего червонец.
Климов усмехнулся.
Если невежда платит за картину, она должна быть или гениальной, или пошлой.
— Что там, на картинах этих, было изображено? Целующиеся голубки?
— Звягинцева говорит, что цветовые пятна.
— Уже веселее. Будем думать, что украдены шедевры…
Уловив иронию в голосе Климова, Андрей задумался:
— А что? «Плохую лошадь вор не уведет».
— Да, это верно. Есенин прав.
— Еще бы! Гениальный человек был.
— Никто не спорит.
— Спорят, спорят! — запротестовал Андрей. — В газетах пишут, что его убили…
— Правильней сказать, предполагают.
— Теперь расследовать должны.
— Будем надеяться.
— Эх! Покопался бы я в этом деле. — Гульнов погрозил кому-то сжатым кулаком и как-то весь взъерошился. — Такого человека загубили! Помните, Юрий Васильевич?
— Что?
— Какую-то хреновину в сем мире…
— Большевики нарочно завели?
— Здорово, правда?
— Ну, мы отвлеклись… Давай о деле.
— Такого человека…
— Ты выяснил, кто Звягинцев по специальности?
— Оператор вычислительных машин.
— Круг его друзей, знакомых?
— В большинстве своем филателисты.
Климов постучал пальцами по подоконнику.
— А тебе не кажется, что человек, собирающий марки, должен хорошо разбираться, по крайней мере, любить живопись? Филателисты — народ дотошный. Основательный. С энциклопедическими знаниями.
— Я как-то не подумал. А действительно…
Гульнов виновато покрутил головой.
— Стоит покопаться.
Непринужденный тон, терпимость и доброжелательность давали Климову возможность оставаться и в конфликтные моменты честным и принципиальным. Он давно заметил, что злые редко бывают справедливыми, впрочем, как и мужественными.
— Вот и копии. Лишним не будет. Кстати, — Климов подошел к столу, полистал протоколы допросов, нашел нужный лист. — В этом же кооперативе «Медик», только в другом подъезде, живет бабка Звягинцева, Яшкина Мария Николаевна. Ты наводил о ней справки?
— Узнавал.
— И как соседи ее характеризуют? Чем занимается?
Самому ему она показалась странной, запуганной и нелюдимой. Хотя чего он от нее хотел? Бабке девятый десяток. Пережила две революции, три жуткие войны, всех дочерей пережила, похоронила мужа… Такие всегда имеют странности, причуды… словом, малость не в себе.
Андрей пожал плечами.
— Аптечные пузырьки собирает.
— Хм, — удивился Климов. — Она ведь на пенсии.
— И собирает пузырьки.
На ум пришла расхожая шутка: скупать пустую посуду выгоднее, чем торговать ею.
— Продолжай, я слушаю.
— А что продолжать? Собирает пузырьки. Обычные, из-под настоек. Всяких там пустырников, боярышника, эвкалипта. Тех, что на спирту.
— Доходный промысел?
— Наверно. Пьют ведь все подряд.
— А парфюмерные флаконы принимают? Например, из-под одеколона?
— Я не узнавал.
— Понятно. Если верить древним, даже молодые вожди забываются быстрее, чем причуды стариков.
За окном давно стемнело, а им еще во многом надо было разобраться.
4
Ночью ему снилась какая-то чертовщина. Сначала большая черная кошка с женскими глазами не давала проникнуть в старый захламленный сарай, где застоялся запах плесени и гнили, потом он гонялся за убогой злобной старушонкой, прибегая к дешевым трюкам с переодеванием, пока не выбил у нее из рук дамский браунинг-шестерку, в рукоятке которого был спрятан список ее жертв. Что она с ними делала, он так и не понял: зазвонил будильник. Сам Климов великолепно обходился без его помощи, вставал тогда, когда это было нужно, изредка сквозь сон поглядывая на светящиеся цифры электронных часов, но жена всякий вечер накручивала пружину будильника до упора.
Стараясь не шуметь и не разбудить жену, которая после ее короткой и яростной схватки с будильником засыпала еще крепче, Климов выбрался из-под одеяла, нашарил тапки. Несмотря на то, что и спал он всего ничего, и снилось черт-те что, голова была ясной.
Зайдя на кухню, он нацедил из трехлитрового баллона хлебного кваса, медленно выпил. Квас — его давняя слабость. Именно такой, какой готовила его жена: кисловато-резкий, пахнущий ржаными сухарями, а не по-московски сладкий, продававшийся из бочек. Почему это провинция всегда заглядывает в рот столице? Непонятно.
Побрившись, он разогрел приготовленный с вечера завтрак, поел и стал собираться на службу.
Жена еще спала, мальчишки тоже.
Сегодня он собирался еще раз встретиться со стоматологом, открывшим кооператив, и побывать на кафедре у Озадовского. Мало того, что из профессорской квартиры вынесли редчайшей красоты сервиз, подаренный ему коллегами из Великобритании, в его книжном шкафу образовалась пустота: исчезла редкостная книга «Магия и медицина», изданная триста двадцать лет назад в одной из монастырских типографий Франции, но почему-то выпущенная в свет на древнерусском языке. Озадовскому она досталась как семейная реликвия, поскольку все мужчины в их роду были врачами и философами. Книга состояла из двух тысяч сорока страниц убористого текста. Считалось, что ее перепечатали под страхом смертной казни, так как инквизиция давно уже гонялась за оригиналом с одной из чудом уцелевших рукописей знаменитой александрийской библиотеки. Переплетена она была в черные доски, обтянутые кожей летучих мышей.