Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб
Шрифт:
Гостиная поразила меня той пылью, которую здесь явно старались пустить в глаза. Золоченая рама громадного зеркала, канделябры, атласные подушки и белый рояль, конечно, впечатляли. Но как-то уж нарочито. Или это просто мне так показалось. Я же вернулась из бабушкиного деревенского минимализма – и сразу в такие «князи».
Я озиралась по сторонам, когда в комнату вошла средних лет женщина с приветливой улыбкой на устах. Она шла прямо ко мне и уже от двери протягивала мне пухлую ручку, унизанную фамильными драгоценностями.
– Очень, очень рада познакомиться! – уверила она меня так искренне, что я тут же растаяла.
Удерживая мою руку в своей и прикрыв ее для надежности другой, она беспомощно обернулась к Антону.
– Это Ангелина Звездинская! – торжественно представил меня Антон, и я так явно вздрогнула, что Тамара Генриховна Шелест с беспокойством на меня посмотрела. (Он что, рехнулся?!) – Именно о ней я вам, любезная Тамара Генриховна, и рассказывал. Ангелина – уникальный специалист в своей области. Ну а в подробности я вас уже посвящал. Ангелина – человек скромный, сама вам такого про себя не расскажет. Но это, как вы понимаете, очень ценное качество – не говорить ничего лишнего. Поэтому уверяю вас, можете ей доверять, как самой себе.
Тамара Генриховна с восторгом на меня посмотрела, как будто бы я на самом деле могла разрешить все ее проблемы разом. В этот момент мне стало активно не по себе. Но легенду, блистательно созданную на моих глазах Антоном, следовало поддержать. Он же предусмотрительно уносил ноги.
– А я, с вашего разрешения, откланяюсь. Привет Сергею Петровичу и персональный от меня – гению! Все, все. Целую ручки. – Тут Антон Дисс подошел и склонился к руке госпожи Шелест, а потом поцеловал мою. И быстро вышел из гостиной. Вот же великий комбинатор!
– Как мне вас называть, деточка? – ласково поинтересовалась Тамара Генриховна. – Ангелина, а уменьшительно?
– Гелла, – порекомендовала я ей наиболее подходящее к случаю имя.
– Очень мило, – опять с восторгом сказала она. – Хотите кофе? Чаю? Наталья приготовит.
– Я бы с удовольствием, – честно призналась я. – Ваш приятель Антон, видимо, так старался быть оперативным, что привез меня к вам сразу после поезда.
– Да-да-да… Антон говорил мне, что вы отдыхали в Финляндии. Тогда давайте – завтрак. – И она так уютно наморщила нос, соблазняя меня съесть завтрак, что я тут же согласилась.
– Знаете, многие дети не любят ходить в музыкальную школу. Это же труд. Адский труд! – интимно делилась она со мной за истинно европейским завтраком: кофе и свежайшие рогалики с маслом и джемом. – И Эдька тоже. Представляете, вот такой вот был, – она показала ладонью, в каком месте от стола заканчивался в то время ее Эдик, – так стрелки на часах придумал переставлять, чтобы время на музыку поскорее прошло. Глупый был… Маленький. Но я его не ругала. Просто я ему объяснила тогда: если что-то делаешь, то должен быть лучшим! И он это усвоил.
Тамара Генриховна была аристократкой до мозга костей. Наверняка ей было уже за пятьдесят, но выглядела она прекрасно. Подтянутая. Стройная. Никаких тебе домашних тапок – туфли на каблуках. Кремовая блузка с изысканным бантом. Изящно мелированные волосы были собраны во внушительный валик на затылке. Я равнодушна к драгоценностям, но круглые серьги со вставкой из зеленой бирюзы, окруженной кольцом мелких и ярких бриллиантов, так и притягивали взгляд. Бирюза совпадала по цвету с глазами Тамары Генриховны. И к этому совпадению привыкнуть было не так-то просто.
– Понимаете, Геллочка, – обрабатывала меня Тамара Генриховна, – мой сын – мальчик очень одаренный. Антон шутит и называет его гением, – она одобрительно засмеялась, потом посмотрела на меня очень серьезно, -но он не так уж далек от истины. Почему я решила прибегнуть к вашей помощи? Потому что искусство – это прежде всего вдохновение. Мастерство – это труд. И с трудом у Эдика все в порядке. Он мастер. Это понятно. Он прекрасно играет на концертах. Ему ничего не стоит это сделать. Играет с удовольствием. Но конкурс – для нас проблема!
– Тамара Генриховна, я думаю, надо посмотреть космограмму вашего сына. Все проанализировать. В натальной карте заложены все противоречия и тайные страхи. Я знаю несколько способов, как эти страхи можно погасить. И в каких ситуациях они наиболее остро мешают. Для этого мне нужно знать место и максимально точное время рождения вашего сына.
– Геллочка, тут есть один нюанс. У Эдика появился соперник. Владимир Туманский. Я понимаю, что молодым музыкантам необходимо имя. И имя это они получают на конкурсах. Но первая премия, как вы понимаете – это одно. А быть вторым – это совсем другое. Страх быть вторым стал пожирать Эдика. Можете вы мне сказать, Гелла, кто из них будет первым? У кого из них больше шансов? Кто из них сильнее? Все, что сможете выяснить. А за ценой мы не постоим. Эта информация для нас очень важна. Что скажете?
– Мне нужны время и место рождения вашего конкурента.
– Да-да, конечно. Я в курсе. У меня уже все это есть. Вот. – Она протянула мне сложенный пополам листик из блокнота.
– Насчет времени рождения вы уверены?
– Туманского-то? – Тамара Генриховна смотрела не на меня, а на фотографии, в большом количестве развешанные по стенам на стене. На них было множество разных людей. И все эти лица, наверное, ей было приятно видеть. Она задумалась, потом кивнула. – Да, думаю, уверена. Он идет в гору и перед конкурсом внимание к его персоне журналистов, естественно, возросло. Он из Новосибирска. У него мать там так и живет. Я попросила своего помощника позвонить и узнать, когда он точно родился.
– Вашего помощника? – я вежливо переспросила, чтобы понять, о ком идет речь.
– Ну да. С кафедры, – неохотно ответила она. – Я читаю историю права у юристов. Антон разве вам не говорил?
– Ах да, конечно, – заверила я. – Я просто сразу не поняла, о каком помощнике речь. Но не в этом дело. Просто я хотела, чтобы вы, Тамара Генриховна, понимали, что время рождения для меня принципиально важно. Если данные приблизительны, то результаты моей работы полностью теряют смысл.
– Да-да, – кивала головой Тамара Генриховна, слушая меня, как больной врача. – Я все понимаю.