Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб
Шрифт:
– Что скажу? – потянула я время. – Скажу, что мне надо подумать.
– Да не над чем тут думать, Лина! – перешел он в привычное наступление. – Надо срочно начинать! И потом, извини меня, прежде всего это надо тебе, а не мне. У меня-то с делами все в порядке… Но у тебя ж талант! Его надо реализовать. А здесь все сходится!
– Антош, видишь ли… Даже не знаю, как тебе это объяснить. Понимаешь, магия – это такое дело… Денег за это брать вообще нельзя. А если не веришь… Как ты себе все это вообще представляешь?
– Ну что ты за человек, Лина! – взорвался он. – Что ты как старуха! Давай попробуем! Ты
– А знаешь, что мне, Антон, не понравилось? Сказать? То, что у виолончелиста Туманского начались проблемы, что он не попал на конкурс, что повредил руку и еще неизвестно, как там у него все сложится. Мне это не понравилось!
– Что ты зациклилась! Это простое совпадение… – отмахнулся от меня Антон. – Но и совпадения надо уметь использовать! У тебя будет имя! Будет влияние.
– Я не могу понять – ты вообще веришь в магию или нет?
– Я тебе так скажу, – он потер переносицу, – я верю в тебя.
– Спасибо, конечно, – растерянно проговорила я. – Но я почти ничего не умею. И знаю так мало…
– Возьми помощников! Давай бабку твою в город привезем. Кто у тебя там еще, цыганка? Ее давай. Одной тебе все равно не справиться.
– Это нереально. О бабке вообще забудь. У нее все по-настоящему. Она тебя с твоим кооперативом пошлет куда подальше. Тетка моя в Пскове. Работает бухгалтером. Если что умеет, то скрывает. Нет. Это все ерунда какая-то. Хотя…
– Думай, Лина! Думай! – он сильно провел рукой по лицу. И я вдруг заметила, какая жуткая усталость затаилась в его глазах. Да уж… Трудоголик и алкоголик. Так он себя, кажется, называл.
– Я вот только одного не могу понять, Антон. И зачем я от тебя уволилась? Видеть тебя реже я не стала.
– А вот память у тебя осталась девичьей. – Он взглянул на меня с сожалением. – Это я тебя уволил, сердце родное…
Лиля «висела» на телефоне. Я уже десятый раз выходила из комнаты и демонстративно перешагивала через Лилины ноги, вытянутые поперек коридора, и шла на кухню. Там я делала вид, что готовлю – громыхала кастрюльками, шумно закрывала их крышками и ставила обратно на полку. Открывала воду, имитировала бурные хозяйственные хлопоты и пробиралась обратно через равнодушную к моим демаршам Лилю. После того как я потеряла ее очки, в наших отношениях наступила глубокая осень.
– Я не вижу в чем проблема, – искренне удивлялась Лиля, прижав трубку к уху и тараща в пустоту свои честные круглые глаза. – Он приходит домой? Приходит. Ах, приходит не тогда, когда вам бы хотелось? А почему он должен приходить тогда, когда вам хочется? – интересовалась она, натурально имитируя полное непонимание. – Он же не джинн из бутылки. Он самостоятельная личность. У него своя жизнь. Значит, он вас не любит? – ужасалась она.
– А какая тут связь? Объясните, пожалуйста. Нет, Катенька, вы ответьте себе на главный вопрос: вам хочется, чтобы он приходил? Да. Он приходит. Я не вижу проблемы. Хороша ложка к обеду? Так не обедайте без него. Надо научиться ждать. Помните: «Просто ты умела ждать, как никто другой».
В последнее время Лиля часто консультировала по телефону каких-то знакомых. Консультировала, на мой взгляд, жестоко. И я как-то раз попробовала ей на это намекнуть. Но она ответила, что психоанализ и жестокость – вещи не отделимые друг от друга. Человека надо отрезвить и избавить от иллюзий по поводу себя. Все проблемы делятся на две категории. Первая: все должны тебе. Вторая: ты всем должна. В первом случае жизнь становится невыносимой, потому что они тебе должны, но никто не отдает. Во втором случае жить невозможно, потому что ты должна и отдаешь, но на себя сил уже не остается. Ты-то отдаешь, а они взамен – ничего. И тут опять вступает в силу схема номер один.
Отсюда лечение – ни ты никому не должен, ни тебе никто не должен. Мне не очень нравится Лилин подход к оздоровлению психики. Хотя некоторая доля справедливости в нем есть. Но уж больно это все цинично.
Мне нужно было позвонить моей двоюродной сестре Рае. А Лиля говорила по телефону уже минут сорок и не обращала внимания на мои сигналы. Позвонить нужно было на работу. Я подозревала, что в присутствии мужа по существу Райка мне ничего не ответит.
Когда Лиля наконец закончила свой поучительный сеанс и независимо удалилась в комнату, я кинулась к телефону и набрала Райкин рабочий номер.
– Гастроэнтерология, – прожурчал женский голосок. Я тут же подумала, как, наверное, тяжело говорить такое трудное слово по стольку раз на дню.
– Здравствуйте, вы не могли бы позвать Раису Райкину, – вежливо сказала я, почему-то надеясь, что чем вежливее прозвучит моя просьба, тем больше вероятности, что Райка окажется на месте. И замерла в ожидании приговора.
– Подождите.
Я вздохнула с облегчением. Значит, Райка сегодня дежурит.
Ее искали долго. Я уже подумала, что про меня забыли. Я слышала какие-то голоса, которые то приближались, то удалялись, и наконец различила многообещающий стук каблучков. Он становился все громче. Трубка зашуршала. И я услышала Райкин голос.
– Слушаю.
Я не стала вводить ее в курс дела прямо по телефону. Решила все рассказать на месте. Райка дежурила и оставалась в своем довольно спокойном отделении всю ночь.
Я приехала к ней в семь вечера. Какое-то чудо чистоты сидело, наклонив голову, за столом в коридоре и что-то старательно писало. Накрахмаленный колпак голубого цвета и иссиня-белый халатик оттеняли глубокое декольте цвета крем-брюле. Когда Райка подняла на меня черные и блестящие, как у индианки, глаза, я посочувствовала всем здешним пациентам и Райкиному мужу Паше в том числе.
– Гелка, зараза! – приглушенно воскликнула Рая, выскочила из-за стола и колыхнула богатым бюстом съедобного цвета. – Здорово, корова!
– Привет от быка! – закончила я наше детское приветствие, счастливо улыбаясь и целуя упругую щеку. На меня пахнуло лекарствами вперемешку с нежнейшими цветочными духами. – Какая ты важная, Райка! Прям, королева Виктория!
– Да какая королева Виктория! – польщенно отмахнулась Райка. – Тут у меня царство еще то. Такое впечатление, Гелка, что всем больным нынче в неврологии места не хватило. Во… Гляди, Левочкин ползет. Сейчас жаловаться начнет. – И сказала громко, как глухому, обращаясь к худому до дистрофии высокому старику в растянутых тренировочных и спортивной кофте: – Да, Николай Яковлевич! Что у вас опять, лапа моя, приключилось?