Магнит
Шрифт:
Я кликнул мышкой, чтобы начать её проигрывание. Замер в ожидании.
На экране появился мой дом. Потом дом Чарли. Потом Сидни. Бриджет.
Потом на чёрном фоне белыми буквами — то, что я только что стёр со стены. «Никому не говори.»
Дёрганное изображение здания нашей школы. Обычный будний день: кто-то бежит, сломя голову, кто-то с кем-то переговаривается.
Вот бежит Чарли. И я невольно пытаюсь сопоставить, когда же это могло быть снято.
Я догадываюсь: после гибели Джо. В тот день Шарлотта припозднилась,
— Эти люди даже не догадываются, что находится бок о бок с ними, — прозвучал хриплый голос за кадром. Определить, кому он принадлежал, было невозможно: автор видеоролика использовал программу, корректирующую голос до неузнаваемости и превращающую его в механический, не человеческий. — А ведь это что-то всегда было с ними. Рядом.
Следующие кадры — уже внутри. Автор видео прошёл мимо шкафчиков, некоторые ученики даже помахали рукой в камеру, улыбаясь.
Я в недоумении поставил запись на паузу. Получается, кто-то расхаживал в тот день с видеокамерой, а мы даже не заметили этого? Кто-то снимал нашу школу, этому кому-то даже радовались, и этот кто-то имел прямое отношение к смертям. А мы его проглядели.
Хотя была вероятность и того, что создатель ролика эти видео у кого-то украл. Что снимал не он.
Собравшись с духом, я продолжил просмотр.
— Это что-то не появилось здесь по щелчку, а существовало довольно давно. Просто теперь решило выбраться наружу.
От этого голоса невольно бросало в дрожь. О чём он говорил?
— И это что-то имеет оттенок крови и железный солоноватый привкус. Это что-то обрушится на вас лавиной, если вы это заденете. И ваша подружка это задела.
Ваша подружка это задела… Стоп.
Получается, говорила точно не Хейли. Хотя могла говорить и она, просто в третьем лице о себе.
Но создавалось ощущение, будто она выставлялась тоже жертвой. Словно не она привела этот ужас в город, а город привёл этот ужас.
В голове это, конечно, укладываться не собиралось.
— Когда она выпустила это наружу, всё завертелось.
На экране стали возникать кадры, словно кто-то щёлкал фотоаппаратом.
Мёртвый Джо. Мёртвая Лекса. Мёртвый Билли. Я мчусь и спасаю Бри. Бри прыгает и обрушивает меня наземь. В классе вылетают стёкла, все визжат, мистер Клаус погибает. Сидни тонет. Мать Сидни падает с лестницы и громко кричит, воет от боли, бьётся в конвульсиях.
Чёрный экран. Слова: «Что дальше?»
— А дальше — финальные аккорды, — неприятно смеясь, объявил голос. — И вы не будете сопротивляться. Вы примете всё, как есть. Вы узнаете, кто из вас всех является Магнитом. Им была ваша подружка, только вот она не особо справлялась. Никто не умирал. А теперь она сама приняла участие в том, чтобы выбрать, кто же им станет. И её выбор не был ошибкой. Он помог.
Голос замолк. И снова на экране возникла надпись: «Никому не говори.»
На этом записи пришёл конец.
Я ошеломлённо закрыл ноутбук. Провёл тыльной стороной ладони по лбу.
Хейли была Магнитом. Так вот что с ней произошло. Вот почему она не покидала Тэррифилд: она словно следила за тем, кто теперь играл её роль. Со всей ревностью. А также не отставала от Шарлотты.
Или же Шарлотта и была её избранницей, новым Магнитом?
Но главное, что меня теперь беспокоило: я не мог об этом рассказать остальным. Перед глазами так и стояла кровавая надпись, дважды повторившаяся в видеозаписи. И она заставляла ей подчиниться.
Она заставляла действительно никому не говорить. Молчать. Обдумывать всё это наедине с собой.
И я принял решение никому не говорить. Потому что боялся не того, что это как-то может отразиться на мне, но того, что это отзовётся на тех, кто мне дорог. Как бы это напыщенно и благородно ни звучало.
***
Когда я проснулся утром и по обыкновению первым делом подошёл к окну, то в ужасе отшатнулся.
Потому как на улице стоял дикий туман. Вернее, даже не туман.
Это был смог.
Я зашёл в душ, включил воду, упёрся ладонью в стену, подставив голову под струи воды. И всё думал об увиденном, пытаясь убедить себя в том, что мне это показалось.
Мне показалось, думал я. Мне показалось, повторял я про себя, одеваясь, спускаясь по лестнице вниз, на завтрак. Не смотри в окно, думал я, намазывая кусок хлеба апельсиновым джемом. Никому не говори.
— Ого! — воскликнул отец, войдя в кухню. Я посмотрел на него и против воли проследил за его взглядом, обращённым в окно.
К сожалению, мне не показалось. Это видел и мой папа. И это не исчезало.
— Что случилось, доро… о Господи.
Мать ухватилась за плечо отца. Потом подошла к кофеварке, кинув на меня беглый взгляд.
— И как в пойдёшь в школу? — поинтересовалась она у меня.
— Вприпрыжку, — буркнул я в ответ.
Хотя я и сам не догадывался, как, чёрт подери, добраться в школу. Потому что на улице просто стоял густой вязкий смог. По-другому этот природный или не очень катаклизм назвать было нельзя.
Мать с отцом понимали, что отпускать меня куда-либо — сумасшествие.
Связи не было. Телефон сеть не ловил, радио барахлило, как и телевизор. Всё погрязло в этот туман, если не в настоящий, то в метафоричный.
Но когда я сам подумал, что лучше остаться дома, я нащупал в кармане брюк свёрнутую бумажку. Я вытащил её, развернул.
На сей раз не известным мне почерком на ней было написано:
«Не пойдёшь в школу — умрёт кто-то ещё.»
Я содрогнулся, скомкал записку, убрал туда, где её взял и устремился к двери, поправив на плече лямку рюкзака.