Макароны по-флотски
Шрифт:
– Что-то, брат, у тебя с винтарём, вроде, как не в порядке. Или у вас так и должно быть?
Когда у курсанта прошел первый приступ паники, Чилим перешел ко второй фазе плана.
– Значит так, пацанчик, затвор ты просрал. Это факт. Аккуратнее с вверенным тебе государством оружием надо обращаться, паря. Дисбат тебе светит. Это второй факт…
Караульный сглотнул слюну и приготовился заплакать.
– Однако, – Жека жестом остановил начавшего всхлипывать караульного и продолжил – Так как ты, парень, я смотрю, ничего – есть один
– А как же я – тут вас ждать буду, что ли?
– Зачем ждать? Ты, друг ситный, тут не ждать нас будешь, а говно убирать. Понял? И не просто убирать, а делать это качественно и на совесть. Мы же с Костиком не халтурщики какие-нибудь… – Чилим подмигнул другу, – …и если всё хорошо сделаешь, мы тебя от двух лет дисбата за утерю части оружия избавим. Найдём тебе твой затвор. Сечешь?
Караульный еле держался, чтобы не заплакать, но послушно кивал.
– К вечеру вернёмся… Пошли, Костик.
Чилим торжественно вручил караульному лопату и вместе с Костиком деловито направился к воротам.
– Да не ссы ты, брат! – обернулся Чилим, – если всё в ажуре будет, найдём тебе этот затвор… Нам он, как ты сам понимаешь, без надобности.
Чилим с Костиком свернули за угол и пропали из виду. Караульный припрятал карабин и, заменив его на лопату, понуро поплелся в свинячий загон. Солнце было ещё высоко. А перед ним неожиданно развернулся широкий фронт навозных работ.
Словив попутку, ребята уже через десять минут были около дома Чилима. Жека наприглашал подруг, достал спиртного, и они вместе с Костиком до вечера гудели и развлекались по полной молодецкой программе. К вечеру один из местных друзей-приятелей подвез еле-еле вязавших лыко беглых арестантов обратно к свинарнику и сдал на руки перепачканному в навозе караульному.
Чилим, хотя еле-еле держался на ногах, первым делом пошел принимать у рыжего его работу:
– Ты…, рыжий, п-п-правильный п-пацан… – выдавил из себя Чилим, придирчиво оглядывая вычищенные до блеска загоны.
Язык у Чилима едва-едва ворочался:
– Ты… всё здесь… очень… х-х-хорошо… – Жека поправил караульного за плечи, – очень… ч-ччисто убрал… Хвалю.
Караульный смотрел на Чилима просяще, хлопая полными слез глазами.
– На… держи, брателло, – Чилим достал из кармана затвор. – Пацан сказал – пацан сделал…
Пока счастливый караульный прилаживал затвор к карабину, подоспела машина с кичи. Офицер караула, унюхав амбре, исходящее от арестантов, попытался было устроить Чилиму с Костиком разнос, но вскоре понял бесполезность своей затеи. Арестантам было так хорошо, что все его «громы и молнии» были в эту минуту для них ничем иным, как общим шумовым фоном.
– А хрен с вами! – плюнул с досады офицер. – Сдам вас, таких хороших, коменданту, он разберется, – мстительно добавил он и сорвал свой гнев на караульном, объявив ему семь суток ареста.
Всю дорогу до кичи рыжий лил слезы и клял свою судьбу. Он до смерти боялся того, что могут с ним сделать заключенные в камере, когда узнают о том, что он их бывший караульный.
– Нехорошо получилось… Подставили парня, – с искренним сожалением посетовал, наклонившись к Чилиму, чуть протрезвевший Костик.
– Ты, братан, не боись, – хлопнул Жека по плечу заплаканного караульного. – Если что, просись к нам в хату. Мы тебя в обиду не дадим. И по другим хатам тоже объявим, что ты правильный пацан…
По прибытии на кичу рыжего куда-то увели, а пошатывающихся и поддерживающих друг друга Чилима и Костика караульный офицер, злорадно усмехаясь, представил лично Полупидору.
Комендант, ожидавший чего угодно, но только не этого, даже не сразу нашел слова, чтобы грязно выругаться. Правда, его замешательство длилось недолго. Очень скоро он дал волю своей словесной экспрессии и многоэтажной фольклорной аранжировке. Как раз сменился караул. Вместо хлюпиков курсантов в караул заступили морпехи. А с этими зверями, как в песне поётся:
Вагон столыпинский.
Кругом решеточки.
Конвой из Вологды.
Не до чечёточки»…
– Этих двух педерастов в карцер! – перешел к активным действиям Полупидор.
– За базар ответишь, – огрызнулся молчавший до сих пор Костик.
– Разговорчики! – выросший как из-под земли командир морпеховского конвоя, старлей (старший лейтенант), не церемонясь, подтолкнул Костика в нужном направлении.
Двое конвойных-морпехов, ловко управляясь прикладами автоматов, повели трезвеющих на глазах моряков по коридору. Чилим знал: там, в конце коридора, карцер. От других арестантов слышал, что туда лучше не попадать.
– Стой здесь! – скомандовал арестантам старлей.
Угрюмый в заломленном на затылок черном берете морпех отворил железную с крохотным зарешеченным окошком дверь. В этом холодном каменном шкафу карцера и одному не особо было где развернуться, а двоим и подавно.
– Заходи! – скомандовал старлей, подталкивая Костика в спину.
Костик сделал шаг, но вдруг встал, как вкопанный, в дверном проёме.
– Я туда не пойду, – тихо сказал Костик, оборачиваясь, – там хлорка…
– Что ты сказал?! – угрожая, подступил старлей.
– Не пойду, – всё так же тихо, но твёрдо повторил Костик
На полу карцера толстым слоем бугрилась хлорка. Резкий удар старлеевского сапога пришелся аккурат в поясницу. Лёгкий Костик влетел в карцер, больно стукнувшись головой в каменную стену.
– Су-ука! – только и сумел выдохнуть Костик.
– А ты говоришь «не пойду», – усмехнулся старлей. – Ну, а теперь ты, клоун, – офицер ткнул пальцем в широкую грудь Чилима.
– Хрен тебе! – Жека уперся расставленными руками в боковины дверного проёма. – Я вас сам троих туда засуну…