Макароны по-флотски
Шрифт:
Старлей попытался впихнуть Жеку проверенным на Костике способом, но Чилим оказался в плечах шире дверного проёма. Морпехи повисли у него на руках. Старлей пинал Чилима то правым, то левым сапогом, но Жека расставил руки и ноги и не двигался с места. Трое морпехов, как ни старались, не смогли продвинуть его в карцер ни на сантиметр…
Выстрел грянул у самого уха Чилима оглушительно и неожиданно! Жеку передернуло. С потолка на него сыпалась отколотая пулей штукатурка. Чилим машинально опустил руки и повернул голову. Взбешённый старлей сжимал в правой руке пистолет Макарова и что-то кричал ему в лицо перекошенным бешенством ртом. Оглушенный выстрелом Жека ничего
– Ну, брат, попали мы с тобой. Теперь держись… – сказал Костик, протирая чешущиеся от хлорной пыли глаза.
Не успел он договорить, как дверь в камеру распахнулась и кто-то из морпехов плеснул им в лицо ведро ледяной воды. Моряки даже не успели отвернуться. А железная дверь тут же с грохотом захлопнулась, и лязгнул засов.
– Убью!!! – заорал Чилим и дернулся к двери, но было уже поздно.
– Не шуми. Это чтобы вам там жизнь медом не казалась! – послышался из коридора мстительный голос Полупидора. – Отдыхайте, ребята…
Намокшая хлорка пузырилась под ногами. Камера стала быстро заполняться едкими хлорными испарениями. Глаза резало, с каждым вдохом к горлу подступали колики. Костик и Чилим, не сговариваясь, привстали на цыпочки, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к маленькому тусклому окошку под потолком, к той единственной отдушине, из которой тянуло хоть холодным, но все же чистым воздухом.
Стоять так дальше становилось невыносимо. Плотно зажмурив, заполненные слезами, красные как у кролика, глаза, Чилим стал колотить ногой в дверь камеры – бесполезно. Костик начал задыхаться и кашлять.
– Слушай, – прохрипел Чилим, – давай поднимать друг друга и дышать из окна по очереди. Иначе сдохнем оба… Давай, карабкайся на меня. Ты первый…
Чилим встал, расставил ноги, уперся руками в стену и чуть присел, чтобы Костик мог взобрался ему на спину, а затем встать на плечи. Костик, стоя на цыпочках, на плечах друга, тянулся к окну и жадно глотал струйки свежего воздуха. У Чилима, внизу, из зажмуренных глаз ручьём текли слезы. Он хрипло кашлял и с отвращением через силу вдыхал в себя едкие испарения хлюпающей под ногами хлорной жижи.… Через пять минут Чилим не выдержал и, хлопнув ладонью стоявшего у него на плечах Костика, прохрипел:
– Всё, брат, не могу больше. Твоя очередь…
Костик спрыгнул в хлюпающую хлорную кашу, и подставил здоровяку Чилиму свою тощую спину.
– Потерпи, брат, – извинялся Чилим, карабкаясь на шатающуюся спину Костика.
Костик скрипел, ноги его дрожали, но он держался. Чилим, балансируя на худых плечах друга, приподнялся на цыпочки и жадно, большими глотками втягивал ртом морозный воздух. На промокшую одежду ни один из них внимания не обращал. Когда нечем дышать, тут не до мокрой робы.
Прошло нескончаемых часа полтора, а может быть, два, пока Полупидор не приказал, наконец, конвою перевести задыхающихся, кашляющих и полуослепших матросов в другую камеру. Если бы было возможно, то Полупидор, несомненно продержал бы ребят в карцере и подольше, но он перестраховался. Вдруг сдохнут, проверяющие понаедут, объяснительными замучают.
Новая камера по габаритам оказалась такой же, как та, где они смотрели «узбекский» телевизор. В ней, однако, был один бо-ольшой минус – это был холодильник. В окне под потолком камеры были выбиты все стекла. Даже нарисованная на одной из стен камеры, как очаг в сказке про Буратино, раскалившаяся докрасна отопительная батарея покрылась инеем. У ребят посинели губы, мокрая одежда начала дубеть. Чилим с Костиком прыгали и бегали по промерзшей камере, чтобы хоть как-то, хоть чуть-чуть согреться, но это слабо помогало.
– Сдохнем здесь, как Карбышевы! – прохрипел осипшим голосом Чилим.
И вдруг из-за решётки послышался до боли знакомый голос:
– Ну как? Перевоспитались маленько? Зла на меня не держите. Вам же за дело досталось. У вас всё нормально?
– Нормально, – прохрипел Чилим, – только малость холодновато…
– Холодновато?! – удивился Полупидор. – Да вы что, ребята?! Вон у вас батарея уже докрасна раскалилась – грейтесь!
Маска доброжелательной заботливости сошла с лица Полупидора. Мстительно сверкнули в темноте коридора его колючие глаза. Он повернулся спиной и медленно вразвалочку направился в свой кабинет.
Чилим просидел тогда на киче, в полной власти Полупидора, около двадцати суток. Костик десять. Однажды после очередного бега с дембельскими бетонными дипломатами Полупидор построил запыхавшихся арестантов на плацу и сам неожиданно рассказал им одну свою маленькую историю:
– Собрался я однажды в отпуск, – начал Полупидор, – …иду по Москве, по улице Горького. Красивый такой, при полном параде, медальки на груди позвякивают. И погода прекрасная, солнышко сияет. Вдруг навстречу идет морячок с дембельским дипломатом, значки, бескозырка, тоже весь такой из себя – с иголочки. Смотрю, и он меня приметил, улыбнулся, плечи расправил и дипломат из правой руки в левую переложил – честь готовится отдать. Ну, я естественно, тоже выпрямился, иду чуть ли не строевым шагом, по субординации ожидая, чтобы он мне первый честь отдал, и я тогда тоже «козырну». Поравнялись с ним. Ну, его рука вверх пошла, и я «к козырьку». Вдруг удар! Мне в морду! Да такой силы, что я об тротуар затылком грохнулся…из глаз искры… всё потемнело… а, когда очухался и фуражку нашел, морячка и след простыл. Видать у меня сидел, – подумал я…
Полупидор закатил кверху глаза, улыбаясь нахлынувшим воспоминаниям.
Часть 4 Госпиталь
Палата
Корабельный медик разламывает таблетку аспирина на две части и протягивает обе половинки матросу:
Это от головы, а это от жопы. Смотри не перепутай!
(Фольклор)
Коля Кондрашов сидел на пайолах в электростанции и, засучив штанину, с интересом изучал леопардовую шкуру из гнойников, пятнами рассыпанных по его ноге.
– Ух ты, пол пальца проваливается! – несколько удивленно произнёс Коля, вытаскивая палец из гнойной дыры, зиявшей у него на голени.
– Может, тебе к медику? – посоветовал я, принюхиваясь к сладковатому запаху исходившему от Колиной ноги, хотя и сам не верил в целесообразность своего предложения.
– Да ну его на хрен, Шура. Мазь Вишневского даст. От него толку, сам знаешь… У тебя самого вон пальцы не гнутся…