Макей и его хлопцы
Шрифт:
— А мне не повезло.
— У вас ещё есть время прославиться, — в простоте сердца сказал Свиягин.
— Эх, журналист! — с горечью воскликнул Макей. — Не понимаешь ты меня. Думаешь, я за славой гонюсь? Терпеть не могу я честолюбивых людей.
Свиягин не стал спорить. Он ушёл с загадочной улыбкой человека, знающего тайну другого.
Разведчики, ездившие во главе с Конопличем к Тихонравову, привезли кучу рассказов об этом герое и приглашение Макею встретиться с ним под Великим Роженом.
Встреча макеевцев и тихонравовцев была торжественной и по–братски тёплой. А ведь Макей,
Тихонравов посоветовал Макею организовать здесь бригаду, а за вооружением слетать в Москву. Макей уцепился за эту идею и горячо начал готовиться к её осуществлению. Пять или шесть небольших отрядов, действовавших в этом районе разрозненно, были постоянными объектами охоты немецких карательных отрядов. Командиры партизанских отрядов приветствовали предложение Макея пойти под его руководство. К весне бригада была создана, об этом дали знать в центр. Одновременно туда обратились с просьбой дать оружие. Из центра радировали: «Ждём Макея».
Макей, не помня себя от радости, поскакал на аэродром. Его провожали всем отрядом. Был здесь и Тихонравов, во всем чёрном, подтянутый, с погонами подполковника.
Вот оно, глухое Полесье с его непроходимыми лесами и болотами! Сюда не могли проникнуть немцы. Не удивительно, что почти всё Полесье стало громадным очагом партизанского движения. Здесь были сёла, жители которых ни разу ещё не видели врага. Они продолжали заниматься своим мирным трудом, в нерушимости сохраняя колхозный строй, Советскую власть.
Всадники ехали мимо большого лугового болота. Оно широко и привольно раскинулось среди тёмных лесных зарослей. По всей его поверхности пестрели яркие цветы: голубые, белые, жёлтые. Обелица высоко взметнула над болотной травой и над всем этим нарядным убранством белые, пушистые султаны свои. Колхозники, стоя в воде с засученными выше колен штанами, косят для колхозного стада сено, а женщины, подняв подолы своих пёстрых юбок, выносят скошенную траву на насыпную песчаную дорогу, по которой сейчас проезжает Макей со своими хлопцами.
— Какая красота! — воскликнул Потопейко, не сдержав свой юношеский восторг перед восхитившей его картиной.
— Красота. Но это осталось пока только здесь, в этой глухомани, — сказал, насупившись, Макей, болезненно переживавший то, что враги так искалечили его любимую Беларусь. И, смотря на косцов, он крикнул:
— Бог помочь, деды!
— Бог-то, бог, — сказал один из них, стоявший ближе к дороге, — да сам не будь плох, а вы, видать, сильно в те поры оплошали, коли оставили нас, в руки супостатам отдали!
В голосе его звучало осуждение.
— Был такой грех, деду, — ответил, приостановившись, Макей. — Ну, да сейчас поправляем.
— Добро, коли так. Слышали и мы, что наших врагов шибко погнали. Правда ли? Аж нэ верирся.
— Верно, деду. Наши к Могилеву подступили. Жлобин уже в наших руках. Бобруйск штурмуют теперь.
Сивая борода старика поползла в стороны, в подслеповатых глазах блеснули слёзы радости. Он п вернулся к своим односельчанам и фальцетом крикнул:
— Хлопцы гуторят:
— Не врут? Они который год это говорят.
Макей, уже пустивший рысью своего гнедого скакуна, не слышал этого разговора.
К вечеру Макей со своими хлопцами прибыл на партизанский аэродром, а ночью улетел на Большую Землю.
В отряде потянулись дни ожидания Макея, наполненные всякими предположениями и боевыми делами. Даром не сидели. Однажды макеевцы устроили засаду на вражескую автоколонну, вступили с ней в бой. Это было в Клецком районе, Барановичской области. Клейкий район расположен в створе железной и шоссейной дорог. И не только железная дорога и шоссе находились под усиленной охраной немцев, но и весь угол, образованный этими коммуникационными линиями.
Рано утром на деревню Денисович,! прошли шесть автомашин с немецкими солдатами и три, словно чёрные жучки, легковые машины. Их заметила наша разведка. Командир разведки Василий Коноплич подъехал к дому одного хуторянина, спешился и вошёл в хату.
— Отец, — обратился он к старику, вившему оборы, — куда прошли эти машины?
— Известно куда, на Денисовичи.
— Ты что это, вроде сердишься? — полюбопытствовал Коноплич, немного удивленный сердитым тоном старика.
— Дорогой человек, — заговорил старик, бросив вить оборы, — дорогой человгк, почему бы этих собак не подстрелить? А? Можно их подстрелить, аль нет?
— А ты как думаешь? — лукаво улыбаясь, в свою очередь, задал вопрос Коноплич.
— По–моему, можно! — словно спять на что-то рассердись, вскричал старик, грозно блеснув глазами.
Он рассказал Конопличу, что вдоль шляха, по которому обратно поедут немцы, тянутся курганы, оставшиеся не то от наполеоновской воины, не то еще от шведской.
— Вражеские кости в них гниют, — перешёл на шёпот старик, — туда же и этих…
На большом галопе разведчики понеслись в лес, где стояла первая рота и при которой находился комиссар отряда Хачтарян. Коноплич передал ему разговор со стариком и, в частности, соображения относительно засады. Этими соображениями, в свою очередь, Хачтарян поделился с командиром отряда имени Ивана Гро н го. На общем совете было решено устроить на немцев засаду. На левом фланге, ближе к деревне Денисовичи, располагаются грозненцы, а на правом фланге — макеевская первая рота, командиром которой был старший сержант Василий Карасёв, человек скромный, тихий, но храбрый и решительный. Ещё дальше, метрах в двухстах, залегли партизанские разведчики.
Только залегли макеевцы за курганами, действительно, оказавшимися прекрасным укрытием, откуда-то появились три женщины. На вопросы — кто они, зачем ходили в Денисовичи и куда теперь идут, сна категорически отказались отвечать. «Упрямое бабье», — ворчали партизаны. Их отвели за ель и поставили к ним–караул.
— В случае чего—стреляйте, — приказал командир. .
Ропатинского комиссар Хачтарян по просьбе Ивана Свиягина вернул в строй. Теперь он лежал здесь же за курганом, крепко сжимая мозолистыми ладонями ложе винтовки. Никогда ещё его не видели таким приподнятым, радостно–возбуждённым и счастливым. Был тёплый день. Партизаны лежали на мшистых, пригретых солнцем курганах.