Маковый венец
Шрифт:
– Нет! Подлец! Какой же вы подлец!
– Сиди смирно, к чему так корчиться, – фыркнул фон Клокке в ответ на ее попытки подняться с кровати. – Ты думаешь, что наша королева всецело к тебе расположена. Что она сможет смыть ту грязь, которая висит на тебе, как репьи. Ха! Едва ты покинула Хёстенбург, чтобы доносить ребенка в родном Аупциге, Совет тут же пристроил к ней трех свеженьких фрейлин. По одной от каждой фракции, представь себе. Среди них есть даже двоюродная сестра нашего милейшего Баккера. Твое влияние, – Эрих наклонился вперед, в его облике не осталось ничего от прежнего доброго дядюшки, – твое влияние тает с каждым днем. Три куколки будут петь в королевские ушки то, чему научат их папеньки и братья. А ты? Положим, она узаконит твоего бастарда. Прекрасно. Но ты думала, чем тогда станешь ты? Ты потеряешь фамилию, утратишь титул, у мальчика тоже его не будет. А ты будешь стареть. Милая мордашка увянет, замуж тебя больше никто не возьмет. Готова ли ты пожертвовать жизнью, полной возможностей, из-за одного единственного животного порыва, а?
Гуннива сидела, спрятав лицо в ладони.
– Нет, нет, нет… – шептала она, уже не понимая, что именно отрицает.
– Сейчас в тебе бушуют инстинкты, ты яришься, будто сука над пометом, и это нормально. Но включи голову, Гуннива, заставь ее работать! – рявкнул фон Клокке. – Дурная повитуха не должна была совать тебе его в руки. Пойми, обретя ребенка, ты потеряешь все! Мы это уже обсуждали. Ты казалась смышленой девочкой, так не разочаровывай меня сейчас.
– Нет, нет…
– Ради себя, моя девочка, ради королевы, ради страны. Мы не можем позволить этим скользким гадам из Парламента, Гильдий и военным манипулировать Агнесс. Ты вернешься и поставишь на место этих кукол. А я устрою для тебя самый выгодный союз. С достойным мужчиной, который не погнушается твоим… прошлым.
– Нет…
– О мальце можешь не тревожиться. – Эрих фон Клокке, видимо, посчитал, что разговор окончен, и вперевалку направился к двери. – Я прослежу, чтобы он ни в чем не нуждался. Так что просто забудь. Сколько там тебе? Двадцать пять?
– Двадцать два.
– Двадцать два… Видишь? Самый сок. Новость о смерти новорожденного придаст тебе трагического флера, королева не устоит. А об этом забудь.
Он ушел, а Гуннива еще долго сидела, раскачиваясь, обхватив себя за плечи. Она не плакала.
Грудь ныла, пачкая рубашку каплями молока. Последнее, о чем Гуннива могла забыть – это причиненное ей зло.
– Только взгляните на герцогиню Амберхольд! На ней золота даже больше, чем на королеве.
Гуннива не оборачивалась на шелестящие шепотки других фрейлин.
– Говорят, есть мужчины, которые приписывают ей сходство с Фрейей.
– Ну надо же! Должно быть, они имеют в виду способ, которым она платит за свои украшения.
Первая фрейлина только поджала губы в нитку. Придет время, и эти глупые девицы будут ночевать у ее порога, только чтобы добиться аудиенции королевы.
– Я, конечно, могу ошибаться, но эти аметисты похожи на стекло.
А пока она промолчит. Пусть даже вертятся на языке десятки хлестких фраз, которые могли бы заставить всех троих заткнуться. Ничего сложного для понимания: только напомнить, как их прабабки месили коленками навоз под галльскими повстанцами, в то время как ее предки вели вперед войска. Из грязи в князи, так, кажется, говорят? Она еще вернет их в родную грязь.
Фрейлины чинно семенили за Агнесс в зал, где предстояло встретиться с Советом и Захарией Йохансоном. Уже доносились до слуха аккорды, выводимые струнным квартетом и касался обоняния запах роз, украшавших помещение.
Агнесс в густо-фиолетовом платье с алмазным топориком на поясе и с изумрудной диадемой в волосах шла чуть впереди. Осанка безупречна, пудра скрывает нервные пятна на коже.
Их небольшая процессия приблизилась к дверям зала. Церемониймейстер ударил жезлом в пол, и скрипачи заиграли гимн Кантабрии.
Дамы в сопровождении гвардейцев проследовали до трона и заняли каждая свое место. Гуннива встала по правую руку от Агнесс, рядом с ней – кузина Баккера, Амалия, так неосторожно высказавшаяся о ее аметистах. Чем оценивать чужие ожерелья, лучше бы выдернула тот жуткий черный волосок из родинки на шее.
Едва Агнесс опустилась на трон, от группы придворных отделился человек.
Он был стар, но держался прямо, как военный. Вот только Первая фрейлина знала, что военным он не был никогда. Напротив, Захария Йохансон питал к ним глубокую неприязнь, как и к роду Линдбергов. Впрочем, окажись на его месте Гуннива, ноги бы ее не было в этом дворце. Она мысленно подмигнула собственной иронии.
Мужчина передвигался с раздражающим присвистом, который издавала его искусственная нога, сгибавшаяся в колене благодаря каким-то поршням. Но разглядеть эту конструкцию было невозможно: двубортный плащ из серого сукна скрывал уродство. Вся его одежда говорила о том, что он не счел нужным сменить дорожный костюм перед аудиенцией. На лицо первый богач Кантабрии был не так уж и красив, но в его профиле с крупным заостренным носом и тяжелой складкой бровей угадывалось нечто хищное, а оттого по-своему привлекательное. Гуннива искала, но не находила ни малейшего сходства с его сыном Петриком, который теперь держался впереди Совета, выкатив грудь, и светился пламенеющими ушами.
Первая фрейлина дождалась момента, когда молодой премьер-министр Йохансон проследил движение Захарии до протянутой руки королевы, и мастерски поймала его взгляд своим. Петрик тут же отвернулся, и его ребяческое пренебрежение позабавило Гунниву.
– Ваше Величество, – заговорил Захария Йохансон. Голос был немелодичный, низкий и скрипучий, как мебель из рассохшегося дерева. – Для меня великая честь лицезреть вас.
– Это честь и для меня, герр Йохансон, – Агнесс вымученно улыбалась. – Пусть обстоятельства нашей встречи тревожны, я надеюсь, что Корона сможет отблагодарить вас за помощь. Быть может, это позволит нам забыть о старых прениях.
– Не в моих правилах приписывать поступки отцов их детям. Как и наоборот.
Гуннива надеялась разглядеть признаки смущения на обезьяньей мордочке Петрика, но он, напротив, продолжал гордо светиться.
– Насколько нам известно, Олон не обладает морским флотом, который мог бы нам угрожать. Все их судоходство – речное, и служит сугубо мирным целям: рыбной ловле, торговле и путешествиям на большие расстояния, – было заметно, что Агнесс готовилась произнести речь. – Мы же, в свою очередь, располагаем боевыми судами, оснащенными броней и артиллерией. Но необходимость в них может возникнуть, только если война затянется, а это маловероятно.
Гуннива прочла снисходительную усмешку во взгляде Захарии Йохансона. Мужчина завел руки за спину – поза человека, уверенного в собственной неуязвимости.
– Я понимаю, к чему вы клоните, Ваше Величество. Флот, как таковой, вам не нужен, в приоритете сухопутные войска, способные удержать наши границы и оттеснить врага. Очень верное замечание, достойное настоящего стратега.
За каждым словом Агнесс стоял Совет. Настоящий румянец пробился из-под розового напыления на скулах, нижняя губа дрогнула, как у пристыженной девочки. Гунниве хотелось встряхнуть ее и крикнуть, чтобы не гнула шею перед старыми волками и показала, кто правит этой колесницей. А если им это не по нраву, так пусть смажут свои поршни тюленьим салом и возвращаются на острова, чесать овец и тискать селянок с рыбьими глазами! Тушуясь и смущаясь, Агнесс бросала тень на все свое правление.