Шрифт:
Яна Дубинянская
Макс и летающая тарелка
Макс был красив. Макс был очень красив. Макс был богат, он был из очень хорошей семьи. Макс был не про мою честь.
Попробовали б вы объяснить это моей маме. Мама решила выдать меня за Макса замуж. Она увидела его на праздничном концерте в нашем колледже Макс был конферансье, как всегда, - после концерта перекинулась с ним парой слов и была совершенно очарована. Макс всех очаровывает. А моя мама, если вобьет себе что-то в голову, абсолютно неуправляема.
В тот день она пригласила Макса к нам на обед. Это было уже не в первый раз. Макс никогда не отказывался, потому что он был хорошо
Кстати, я к тому времени уже имела несчастье влюбиться, только ещё не знала, что это несчастье. Он не был таким красавцем, как Макс, не умел ни одеваться, ни держаться, как он, знал вполовину меньше умных слов, имел раз в двадцать меньше денег и к тому же был ниже на пятнадцать сантиметров. Вот так-то, а я его любила. Мама, к счастью, думала, что мы просто друзья. А что Сол еврей, она вообще никогда не узнала.
В общем, на переменке между лекциями я сбегала вниз, позвонила Солу и сказала, что сегодня вечером не получится. Вообще-то говоря, я не очень расстроилась, и Сол, по-моему, тоже. Мы тогда уже подошли к тому рубежу, когда временами хочется отдохнуть друг от друга. С этого начинается конец всему, только я ещё не знала. Меньше с тем, рассказываю о Максе.
Когда я поднималась в аудиторию, Макс стоял на лестнице. Естественно, окруженный стайкой девушек, на первый взгляд штук шесть-семь. Вокруг Макса все время крутились поклонницы, они постоянно его подкалывали, демонстрируя друг другу свое остроумие и как бы равнодушие к предмету. Но если бы я, проходя мимо, всего лишь улыбнулась Максу, они бы зашипели, как разгневанные кошки. А если бы Макс улыбнулся мне - да меня бы просто разорвали! Вот поэтому я и не общалась в колледже с Максом.
Потому что вообще-то он мне нравился. Очень даже. Сол был мой, это совсем другое, а Макс - в нем ощущалось что-то далекое, недоступное. Тогда, на лестнице, он стоял чуть левее девчонок, такой высокий, аристократичный, в длинном светлом верблюжьем пальто, страшно дорогих лакированных туфлях, с безупречной, волосок к волоску, прической и незаметных очках в элегантной оправе. У нас с ним не могло быть ничего общего. Если бы не мама.
Перед тем, как перейти собственно к обеду, сознаюсь в одной несусветной глупости. Посреди лекции я вытащила из сумочки зеркальце и стала наводить красоту прямо перед носом у преподавателя. Потому что я сидела всегда на первом ряду, а Макс - на втором, и в зеркале было неплохо видно его левый глаз за стеклышком очков и элегантную прядь волос, спадающую на лоб. Не знаю, зачем я это делала, но делала довольно часто. В таком фрагментарном виде Макс казался ещё более недосягаемым, и совершенно не верилось, что он вот так просто приходит иногда к нам на обед.
В общем, он пришел. С громадным букетом гладиолусов - не мне, маме. Мама растаяла, я так и не сумела ей объяснить, что в тех кругах, продуктом которых являлся Макс, в принципе не ходят в гости без букетов. Хозяйке. Мне Макс никогда ничего не приносил, чтобы не подавать напрасных надежд, которых я, кстати, никогда и не питала. Я даже относительно Сола не питала надежд, а его-то я любила, просто понимала, что это ничем не кончится. Я всегда была слишком умная - кроме тех случаев, когда баловалась с зеркальцем на лекциях. А впрочем, хватит лирических отступлений. Значит, Макс пришел к нам на обед.
Мама готовилась к этому с самого утра, теперь она могла разве что менять местами салфетки на столе, но тем не менее с очаровательной, белыми нитками шитой хитростью сообщила, что ещё не все готово. Это означало, что в мои обязанности входит вывести Макса на балкон и там, дыша свежим воздухом и любуясь живописными окрестностями, развлекать гостя светской беседой. На самом деле это Макс всегда развлекал меня в таких случаях, по той простой причине, что, в отличие от меня, он умел это делать.
– Как дела?
– спросил он. Я привычно восхитилась: Макс даже "как дела" мог спросить так, словно ему это действительно интересно. Кстати, я до сих пор этому не научилась. Я рассказала Максу о том, как мы с друзьями ходили в лес на прошлой неделе, как усиленно я сейчас занимаюсь, готовясь к региональном смотру по спортивным танцам - тогда я ещё всерьез собиралась стать звездой, и было приятно обсуждать эту возможность с Максом, - а потом разговор неизбежно съехал на учебу в колледже. Тут мы были совершенно солидарны в беспощадной критике преподавателей, и через пять минут камня на камне не оставили от того заведения, где я просто училась, а Макс получал блестящее образование. Все, к чему он имел отношение, волей-неволей начинало блестеть. И тем не менее, болтать с Максом было легко и весело, при близком общении в нем не оставалось ни малейшего следа недоступности, и даже рубиновая булавка, скалывавшая его воротничок, казалась чем-то таким же естественным и обыкновенным, как растянутый ворот свитера Сола... Ладно, пора переходить к летающей тарелке.
– А у вас отсюда отличный вид, - поправив на переносице очки, сказал Макс, когда другие темы для разговора ненавязчиво кончились.
Вид с нашего балкона был действительно очень даже: прямо под окнами широкое поле с лесополосой у дальнего края - будто и не в городе вовсе дальше окраинные районы цепочкой высотных зданий, плавно переходящих в россыпь маленьких домишек, потом степь и на горизонте - горы. Интерьер нашей гостиной впечатлял гораздо меньше, поэтому Макс был обречен на балконное времяпрепровождение. Ему ещё предстоял закат - правда, темная гряда облаков у горизонта грозила испортить это удовольствие.
– Поле, наверное, застроят, - отозвалась я.
– Мэр давно грозится. Так что у нас будет отличный вид на соседские окна.
Макс сдержанно засмеялся - воспитанные люди всегда смеются, когда кто-нибудь шутит. Не помню, куда я тогда смотрела - на смеющегося Макса или на облака, когда вдруг - ну совершенно вдруг, как если бы клацнули выключателем - стало темно.
– Что такое?
– прозвучал голос Макса, какой-то даже не очень удивленный.
И секундой позже, когда нас вместе с балконом, домом и, кажется, всей землей как следует встряхнуло:
– Катаклизм...
Нет, наверное, я все-таки смотрела на облака над горизонтом, потому что они обозначились смутно-белым на черном фоне, как на негативе, попав в поле света трех мерцающих лучей, расходящихся из одной точки прямо у нас над головами. Я отключилась раньше, чем увидела эту точку, но, по-моему, успела сообразить, что на поле опускается летающая тарелка. А может, я уже потом догадалась, неважно.
...Пока я приходила в себя, мне казалось, что я просыпаюсь. Думалось о Максе - как он стоит у лестницы в своем верблюжьем пальто - и было неловко начинать день с таких вот мысленных образов. Я раз десять успела себя отругать, и только потом окончательно очнулась и все вспомнила. И заодно открыла глаза.