Малатаверн
Шрифт:
– У вас усталый вид, Робер, - проговорила она.
В ответ он неопределенно махнул рукой и пробормотал:
– Все в порядке, правда...
Ей было немного за тридцать. Она была высокая, светловолосая, ладная женщина. Летом, когда она ходила в легких платьях, видно было, какая у нее красивая, упругая грудь. Робер сталкивался с ней редко, лишь за едой да в ненастные дни, когда приходилось работать в мастерской. Она всегда была с ним приветлива и, если хозяин начинал орать, взглядывала на молодого подмастерья так сочувственно и одобряюще, что
Однажды он вошел в кухню, когда она была там одна. Посреди стола стоял ящик из буфета, и хозяйка разбирала бумаги. Вдруг она спросила:
– А вы занимаетесь спортом, Робер?
– В школе я гонял мяч.
– А я до свадьбы играла в баскетбол, вот поглядите-ка. Она протянула ему командную фотографию. Робер разглядывал снимок, не зная, что сказать. А ночью ему приснилось, что хозяин свалился с крыши и разбился. Овдовевшая хозяйка плакала, приговаривая: "Будь я на пятнадцать лет моложе, я вышла бы за вас замуж, Робер". Робер утешал ее, и в конце концов они все же поженились.
Он частенько вспоминал этот сон. Порой он спрашивал себя, в самом ли деле это ему снилось, да и спал ли он тогда?
Вот и сейчас он поднял на нее глаза. Женщина ела. Он молча глядел на нее, и вскоре она тоже оторвала взгляд от тарелки. Глаза их встретились, и Робер подумал, что она наверняка может ему помочь. Но краем глаза, не поворачивая головы, он видел хозяина. Тот сидел, расставив локти на столе и сдвинув кепку на затылок. Он уплетал похлебку, уткнувшись носом в тарелку. Время от времени хозяин откладывал ложку и тыльной стороной ладони вытирал усы.
– Да, хозяйка наверняка могла прийти ему на помощь. Но в чем именно? И как? О чем он мог ее попросить?
Роберу припомнились жуткие вспышки ярости, случавшиеся подчас у хозяина. Вспомнил, как она всегда смотрела на него в такие минуты, и вновь ощутил знакомое чувство, охватывавшее его во время таких вспышек.
Потом мысли его вернулись к Кристофу, Сержу и старухе из Малатаверна; он думал о налетах на сады и фермы, обо всем, что придется рассказать хозяйке, прежде чем просить у нее помощи. Тогда он опустил голову и больше не решался на нее смотреть.
Он доел суп. Хозяин налил себе еще тарелку и продолжал есть, ни на кого не обращая внимания. Он скреб ложкой по тарелке, расплескивал суп, громко чавкал и прихлебывал, втягивая в себя размоченный хлеб и бульон. Все остальные звуки замерли. Роберу снова почудилось, будто время остановилось.
Хозяйка тем временем встала, унесла кастрюлю и поставила ее на плиту.
Доев наконец суп, хозяин поинтересовался, все ли клиенты забрали приготовленные для них инструменты. Хозяйка перечислила тех, кто так и не пришел. Она готовила омлет и не оборачиваясь отвечала на вопросы мужа, а сама сбивала яйца в небольшой салатнице, которую примостила на краешке газовой плиты. Робер не сводил глаз с ее волос, которые подрагивали в такт ее движениям. Когда же она вылила яйца на раскаленную сковородку, масло громко зашипело, затрещало, и женщина смолкла. Она держала салатницу над сковородкой, чтобы стекли последние капли сбитых яиц, и под мышкой у нее Робер заметил треугольник белоснежной кожи. Женщина отставила салатницу в сторону, слегка встряхнула сковородку, полуобернулась к мужу и заговорила о том, что было на рынке.
Робер почувствовал, что заливается краской, и опустил голову. Он сидел спиной к окну. День все быстрее клонился к вечеру, и он подумал, что этого наверняка никто не заметит. Подумал он и том, что по утрам, за завтраком, когда хозяйки не было, он всегда садился на ее место, лицом к окну.
А та долго говорила о ценах, о том, какие товары пользовались самым большим спросом. Потом рассказала, как парень из Брюсье, ехавший на мопеде по национальной дороге, сбил старушку из Сен-Лорана.
– Да все они чокнутые, - отозвался хозяин.
– Я давно говорю, что пацанам нужно запретить гонять на этих тарахтелках.
Хозяйка перевернула омлет, подождала, пока он подрумянится, и наконец поставила сковородку на стол. Вилкой разделив омлет на три части, она положила кусок хозяину, потом Роберу и наконец себе. Некоторое время все жевали молча, и Робер подумал было, что о рынке никаких разговоров больше не будет, как вдруг хозяйка спросила:
– Вы там ничего нового не слыхали об этой истории, приключившейся с Бувье?
– Что за история?
Робер уткнулся носом в тарелку. Хозяйка съела еще кусок омлета и принялась рассказывать. Когда она делала паузу, хозяин качал головой и ругался, ударяя кулаком по столу:
– Шайка сопляков! Вот поганцы! Ведь они давно шныряют по всей округе! И наверняка это все одни и те же. Пинков им хороших надавать! Да неужто ни один охотник не залепит им в задницы хороший заряд дроби!
– Думаю, на этот раз они переборщили. Все только об этом и говорят, и вроде жандармы решили заняться ими всерьез.
– Давно пора, Господи Боже!
Хозяин долго еще ворчал, потом вновь наступила тишина, когда все принялись за картошку. Разговор пошел о стройке в Комб-Калу, о счете, который пришел и его нужно поскорее оплатить, и о многом другом: до Робера слова доносились словно издалека.
Смеркалось. Темнота подступала из каждого угла комнаты. Синий огонек газа подрагивал под чайником, который уже шумел, закипая. Роберу удалось полностью отключиться; он смутно различал лишь лицо хозяйки единственное светлое пятно, белевшее в сизых сумерках, где все сливалось.
– Уже совсем темно, - проговорил хозяин, - поди-ка зажги свет, парень.
Роберу понадобилось несколько секунд, чтобы отреагировать. Он встал, щелкнул выключателем и опять уселся на свое место. Он пытался прикрыть глаза, чтобы вернуть ощущение, которое возникло у него перед тем, как он включил свет, но напрасно - при свете все выглядело совсем иначе. Хозяева опять заговорили о своем. Робер слушал их. Он прекрасно слышал и понимал каждое их слово, но для него они не имели ни малейшего смысла.