Малая Глуша
Шрифт:
– Они поменяли стандарты, – обиженно сказал собачник, – и влепили нам хорька. Вы ведь подумайте, – обратился он к Розке, как к сочувствующей, – с войны ведь выводили русскую версию колли, сухую, высокую, крупный костяк, мощный щипец, хорошая рабочая собака, и на тебе… минус десять сантиметров и переводят из служебных в декоративные. Здрасте-пожалуйста!
– Плакал наш план вязки?
– А то! Привез секретарь секции из Польши эту карлицу, и пошло-поехало! А ведь к нам раньше очередь была!
– У нас разве можно
– Она вообще-то, – смущенно сказал собачник, – ласковая у меня. Ко всем идет. А лает только на бегунов этих. Рефлекс у нее… бежит, догоняет и делает вид, что за пятки хватает. Уроды, видят же, собака играет просто. Зачем так орать? Милицию позову, милицию позову! Правила выгула нарушаете, с собаками нельзя, вон табличка висит! А где гулять? Со двора гоняют, на улице тоже…
– А! – сказал Вася. – Это все от комплексов. С собакой не умеет обращаться, пугается, а когда человек пугается, он выделяет такой особый запах…
– Естественно, – согласился собачник.
– Не боялся бы, ничего бы и не было. Верно, Лесси?
Собака кивнула.
– Лишь бы не бандиты, – обеспокоенно продолжал Вася, – склоны близко, там всякая шваль ошивается.
– Ну… – собачник вздохнул, – я вообще-то милицейский свисток с собой ношу. На всякий случай. От нее, если честно, какая защита? ЗКС она сдала, на задержание шла лучше всех, так и висела на ватнике. А в реальных условиях не работает. Не хочет. Пару дней назад, – он наклонился и потрепал собаку по холке, – за бегуном увязалась, что он ей сделал, не знаю… как взвоет, как подбежит ко мне! Хвост поджат, сама дрожит…
– Вот сука, – сказал Вася, имея в виду не собаку.
– Ну… Я осмотрел ее, вроде все в порядке. Только напугалась очень. А этот дальше бежит…
Он понизил голос.
– Мне и самому стало страшно. Будто с ним еще кто-то, или просто тень такая… нет, правда странно.
– А подробней? – заинтересовался Вася.
– Он так быстро бежал… и сразу через кусты перемахнул – вон те… ну, как бег с препятствиями… И исчез. Не надо, пожалуй, нам тут гулять. А так хорошо было – машин нет, детей тоже. А этот… бежит и кричит, бежит и кричит! Ноги, слышь, жжет… Хотя она даже не зацепила его, я уж знаю.
– Пьяный? – предположил Вася.
– Пьяные так не бегают, – неуверенно возразил хозяин. – Может, сумасшедший?
– Может, – равнодушно пожал плечами Вася, словно вдруг потеряв интерес к странным поступкам бегущего человека. – Ладно, Розалия, пошли. Темно уже. И вам всего хорошего. А только вы и правда лучше не ходили бы сюда. Этот, покусанный, сказал, жалобу пишет.
– Житья от них нет, – сказал расстроенный собачник, взял Лесси на поводок и пошел к дырке в заборе.
– Ну вот, – сказал Вася Розке, – пошли и мы. Тебя, должно быть, мама-папа ждут.
– Я уже взрослая, –
– Ну да, ну да… – Он помолчал, потом неуверенно сказал: – Ты, Розалия, вот что: если что заметишь… странное… сразу звони Петрищенко. Или лучше мне. В общежитие Пароходства звони, на вахту, я тебе телефон дам, позовут.
– В каком смысле странное? – обмирая, спросила Розка. – Вербовать будут? Иностранные агенты?
Красивые шпионы в темных очках, в свежайших белых костюмах, пистолет под мышкой в кобуре, почти невидим, но когда он прижмет ее своими горячими руками…
– Кому ты, дура, нужна, – грубо сказал Вася, – я просто… – он помолчал в затруднении, – ну, в общем, если померещится что.
У входа на стадион с колонн сползала розовая штукатурка, ползли по стене отблески неоновых букв, трамвай прозвенел и промчался мимо, обдав их теплым воздухом…
– Вот, возьми. И сразу звони, если что.
Розка сложила бумажку и попыталась запихнуть ее в карман джинсов. Вася сочувственно наблюдал за ее усилиями.
– Если что? – переспросила она.
– Сама поймешь! – Вася махнул рукой и побежал догонять трамвай. Бежал он как-то особенно ловко и успел втиснуться в двери прежде, чем они захлопнулись. Почему это у одних все получается, а у других – наоборот?
Боже мой, я же Ляльке обещала, что приду в семь, кровь из носу, чтобы она могла пойти на эту свою вечеринку…
– Я позвоню…
– Вот это правильно, Лена Сергеевна, – одобрительно сказал Вася. – Позвоните. Объясните ситуацию.
– Я домой звонить хотела, – беспомощно сказала Петрищенко. За Васиным бесстрастным лицом она прочла скрытое неодобрение. – А потом обязательно Лещинскому. Если он еще на работе…
– Он на работе. Он, Лена Сергеевна, не совсем идиот.
Петрищенко уже прижимала трубку телефона к уху и накручивала номер. Гудок. Еще гудок.
– Не отвечают? – сочувственно спросил Вася, но Петрищенко видела, как у него дергается колено; он отбивал ногой слышимый ему одному ритм. Осуждает, подумала она, ну, не то чтобы осуждает, но как бы считает, что дело важнее. Дело для него – большое, а все остальное – маленькое. И, что самое обидное, он по-своему прав.
Она покачала головой и положила трубку на рычаг.
– Мне, Вася, домой надо. Очень.
– Ну, дык, Лена Петровна, – сказал Вася, и Петрищенко поморщилась, – к Лещинскому все равно ведь надо. А вы мне дайте ключи, что ли.
– Я… у меня мама лежачая.
– Да знаю я. Я, если что, «Скорую» вызову. А если ничего, просто посижу. Что я, с лежачими не сидел? Я вам из дому позвоню, хотите? Через полчаса, идет?
Она торопливо порылась в сумочке и достала из кошелька скомканную трешку.
– Ты машину возьми, Вася. Довженко восемь, квартира двадцать пять.
– Да знаю я.